Справедливость. Как поступать правильно? - Майкл Сэндел

Кант не говорил, на что походил бы этот воображаемый договор и какие принципы справедливости он может породить. Спустя почти 200 лет после смерти Иммануила Канта на эти вопросы попытается ответить американский политический философ Джон Роулз.

Большинство американцев никогда не подписывали общественный договор. В сущности, единственные американцы, которые действительно дали согласие соблюдать конституцию США (помимо государственных служащих), это натурализовавшиеся граждане — иммигранты, дающие присягу, которая является условием получения ими гражданства. От всех остальных никогда не требовали (и даже не просили) согласия с конституцией. Так почему мы должны подчиняться закону? И как можно говорить о том, что наше правление основано на согласии управляемых?

Джон Локк говорит, что мы дали молчаливое согласие. Любой, кто пользуется выгодами, которые предоставляет государство, хотя бы путешествующий по дорогам, неявным образом, молчаливо соглашается с законом и обязан ему повиноваться[203]. Но молчаливое согласие — бледная копия подлинного согласия. Понять, каким образом проезд через город подобен ратификации конституции, трудно.

Иммануил Кант обращается к гипотетическому согласию. Закон справедлив, если он согласован народом в целом. Но и это — озадачивающая альтернатива реальному общественному договору. Каким образом гипотетическое соглашение может выполнить нравственное дело реального соглашения?

Джон Роулз (1991–2002), американский политический философ, предлагает проясняющий суть дела ответ на этот вопрос. В книге Theory of Justice («Теория справедливости», 1971) Роулз утверждает, что правильный способ размышления о справедливости — это постановка вопроса о том, с какими принципами мы согласились бы, пребывая в первоначальном состоянии равенства.[204]

Роулз рассуждает следующим образом. Предположим, мы, каковы мы ни есть, собрались, чтобы избрать принципы, которые будут управлять нашей коллективной жизнью, то есть для написания общественного договора. Какие принципы изберем? Вероятно, мы обнаружим, что прийти к согласию трудно. Разным людям будут нравиться разные принципы, отражающие их разные интересы, моральные и религиозные убеждения и социальное положение. Некоторые люди богаты, другие — бедны; одни могущественны и имеют хорошие связи, а другие не так могущественны и имеют связи похуже. Некоторые люди — члены расовых, этнических или религиозных меньшинств, а другие входят в большие сообщества. Можно согласиться на компромисс. Но даже компромисс будет, вероятно, отражать превосходство, которое при переговорах одни имеют над другими. Нет причин полагать, что достигнутый таким образом общественный договор будет справедливым компромиссным соглашением.

Теперь проведем мысленный эксперимент. Предположим, что когда мы собираемся для избрания принципов, то не знаем, куда пойдет развитие нашего общества. Вообразим, что мы предпочтем остаться за «завесой неведенья», которая временно не позволяет нам знать, каковы мы в действительности. Нам неизвестно, к какому классу и полу, к какой расе или этнической группе мы принадлежим. Не знаем мы и того, каковы наши политические или религиозные взгляды; каковы наши преимущества и недостатки — здоровы мы или больны, имеем ли высшее образование или бросили школу в старших классах, родились ли в семье, где заботятся друг о друге, или в неполной семье. Если бы никто ничего подобного про себя не знал, мы делали бы свой выбор, пребывая, в сущности, в изначальном состоянии равенства. Поскольку никто не имел бы превосходства при переговорах и обсуждениях, согласованные нами принципы были бы справедливы.

Это теория общественного договора, которую выдвигает Роулз. Теория предполагает гипотетическое соглашение, заключенное в изначальном состоянии равенства. Роулз приглашает нас задаться вопросом: «Какие принципы избрали бы мы как рациональные, эгоистичные существа, если бы оказались в таком положении». Роулз не предполагает, что в реальной жизни все мы руководствуемся эгоизмом; он лишь представляет, что мы отодвигаем в сторону свои моральные и религиозные убеждения в целях мысленного эксперимента. Так какие принципы мы бы избрали?

Во-первых, мы не выбрали бы утилитаризм. Прикрываясь неведением, каждый из нас стал бы думать: «Из всего, что мне известно, я, возможно, окажусь членом угнетенного меньшинства». И никто не решился бы оказаться христианином, которого бросают львам для развлечения толпы. Не выбрали бы мы и либертарианскую доктрину государственного невмешательства, поскольку она дает людям право удерживать все деньги, заработанные ими в условиях рыночной экономики. Каждый стал бы думать: «Я, возможно, стану Биллом Гейтсом, но могу оказаться и бездомным. Пожалуй, лучше избегать системы, при которой я могу остаться нищим, не имеющим даже шанса на помощь».

Роулз уверен, что из такого гипотетического договора появятся два принципа справедливости. Первый принцип обеспечивает всем гражданам равенство основных свобод — свободу слова, совести, вероисповедания и т. д. Этот принцип получает первенство над соображениями общественной пользы и благоденствия. Второй принцип касается социального и экономического равенства. Хотя этот принцип не требует равного распределения доходов и богатств, он допускает лишь такое социальное и экономическое неравенство, какое работает на благо наименее благополучных членов общества.

Философы продолжают спорить, какие принципы избрали бы участники этого гипотетического общественного договора. Вскоре мы увидим, почему Роулз считал, что участники гипотетической ситуации изберут именно эти два принципа. Но прежде поставим вопросы: «Является ли мысленный эксперимент Роулза правильным способом размышлений о справедливости? Как можно вывести принципы справедливости из соглашения, которого никогда не было?»

Чтобы оценить моральную силу придуманного Роулзом гипотетического договора, стоит обратить внимание на моральные пределы реальных договоров. Порой мы полагаем, что, если двое заключают сделку, условия их соглашения должны быть справедливыми. А они не таковы (по меньшей мере, сами по себе). Реальные договоры — не самодостаточные нравственные инструменты. Один лишь факт заключения сделки между мной и вами недостаточен для того, чтобы сделать наше соглашение справедливым. В отношении любого договора всегда можно задать вопрос: «Справедливо ли то, о чем они договорились?» Для ответа нельзя просто указать на факт соглашения. Для этого нужен некий независимый стандарт справедливости.

Откуда может взяться такой стандарт? Возможно, вы думаете, что стандарт берется из какого-то более крупного, ранее заключенного договора — скажем, из конституции. Но конституции открыты для тех же вопросов, которые задают в отношении других соглашений. Тот факт, что конституция ратифицирована народом, не доказывает справедливости ее положений. Рассмотрим конституцию США 1787 г. Несмотря на ее многие достоинства, она запятнана признанием рабства, и этот изъян просуществовал до окончания Гражданской войны. То, что конституцию согласовали — сначала делегаты в Филадельфии, а затем штаты, недостаточно для того, чтобы сделать ее справедливой.