Игры на интерес - Сергей Кузнечихин

Бригаду он все-таки находит. И бумаги оформляет как положено. Вид у работничков весьма подозрительный, но он почти радуется этому – пусть попугают Надежду Александровну. Он и на завышение объема работ смотрит сквозь пальцы, надеясь, что платить придется не из своего кармана.

Копию полученного документа он прилагает к заявлению и несет в суд. И уже там, полагая, что таиться нет смысла, спрашивает о порядке принудительного размена, но ничего утешительного для себя не узнает. Совсем молодая девица-адвокат, насмешливо щурясь, бойко перечислила ему длинный перечень условий. Оказывается, Орехова вправе отказаться от квартиры в другом районе, и этаж она может забраковать, и площадь должна соответствовать. Но больше всего удивляет Гену, что до постановления о принудительном размене между соседями должно быть не менее трех судебных разбирательств.

– Этак у нас и до драки дойдет, – вырывается у него.

– Рассмотрим и драку, – невозмутимо отвечает девица, – драки разные бывают, после некоторых могут обеспечить и казенным домом на определенный срок.

Гена видит, что не нравится ей. Девица, скорее всего, вековуха и обижена на всех мужиков. С такой внешностью не адвокатом надо работать, а оперативником на барахолке, быстро бы всех спекулянтов разогнала.

Но первое разбирательство проходит очень быстро.

Не потому ли, что ведет его мужчина?

Когда Орехова начинает заверять, что стенка стоимостью в четыреста пятьдесят рублей превращена в гору исковерканных досок, а Гена утверждать, что выстроенный шкаф, за который Орехова требовала не четыреста пятьдесят рублей, а шестьсот, аккуратно разобран и сложен в коридоре, судья предлагает прервать заседание, сесть в машину и осмотреть все на месте. Орехову решение судьи не пугает, держится она уверенно, и тогда начинает волноваться Гена – уж не прогулялась ли она своим топориком по разобранному шкафу? Он пробует успокоить себя: в конце концов, всегда можно определить, что надрубы свежие, и не дураки же сидят в суде, должны понять, что ему нет смысла махать топором перед подачей жалобы. Собственная логика представляется ему железной, но страх пропадает только в квартире возле нетронутых стопок полировки.

Судья и заседатель осматривают детали шкафа. Конечно, отверстия от шурупов полировку не украшают, но они неизбежны при любой сборке. Обращается внимание и на сучковатые неструганые стояки. Гена не вмешивается, молча наблюдает за осмотром, слушает каждую реплику, ловит интонации фраз и выражения лиц. А когда понимает, что судьи на его стороне, достает из портфеля пакет с шурупами и кладет перед Ореховой.

– Вот, все до единого, в полной сохранности.

– Подавись ты ими! – кричит она и поддает пакет ногой.

Шурупы разлетаются по коридору.

– Не надо, мама, – шепчет Юрка, прижимаясь к ней.

– Да что это такое! – кричит Орехова со слезами в голосе. – Что за произвол! Вламываются в квартиру кому не лень, пугают ребенка, после чего у него начинается ночное недержание мочи. Я до Верховного суда дойду, если потребуется.

Юрка жмется к матери. Он совсем не смущен, что посторонние люди слышат о его позорной для любого мальчишки слабости. Взгляд его налит недетской злобой. И Гена вспоминает, как три дня назад они столкнулись в коридоре и Юрка прошипел ему в лицо: «Я еще отомщу тебе за Патрика. Живым ты из нашей квартиры не выйдешь».

– Пойдем, сынок, пусть они договариваются без нас.

Орехова захлопывает за собой дверь, и оставшиеся в коридоре отчетливо слышат, как смачно, на два оборота, поворачивается ключ в замке.

Если бы не эта выходка, суд, может быть, попытался бы их примирить или признать ущерб равноценным, но решение оказалось полностью в пользу Гены, и он был уверен, что пятьдесят рублей, которые Орехова должна была выплатить, назначались не за испорченный пол, а за распущенные нервы Надежды Александровны.

Однако участвовать в повторении такого спектакля, не только за пятьдесят, но и за пятьсот рублей, у Гены нет желания.

Славика такие приключения веселят.

– Теперь она будет тянуть волынку до свадьбы сына, чтобы делить квартиру на три семьи.

– Помолчал бы ты, – ворчит Гена, жалея, что приехал и рассказал.

– Женит его на девочке из деревни и пропишет всю ее родню, а потом приступит к разделу…

Славику лишь бы позубоскалить. А Гена злится, шутки шутками, но все идет к тому, что Надежда Александровна и впрямь затянет обмен до морковкинового заговенья. И помешать ей Гена не сможет. Единственное, что ему остается, – повторить трюк Бориса, обменять комнату втайне от Ореховой. Но для этого надо искать одинокую старушенцию с квартирой, желающую переселиться в центр или заработать на обмене.

Но где ее искать?

Гена просит знакомых присмотреться и порасспрашивать в своих районах. Старается и сам. Ищет так настойчиво, что едва не попадает в неприятный переплет.

Увидев на почте очередь за пенсией, он встал купить открыток и завел простенький разговор с симпатичной старушкой. Пока находились на людях, она охотно поддерживала беседу, но когда он догнал ее на тротуаре и попытался продолжить знакомство, пенсионерка поджала губы и, как показалось Гене, забегала глазами в поисках милиционера – испугалась, что ее ограбят. Его аж в краску бросило, оправдываться начал:

– Да что вы, бабуля, за кого меня принимаете…

– Иди, парень, своей дорогой, иди, родной, – зашептала она, не то успокаивая, не то предупреждая.

И Гена пошел – от греха подальше.

Искал далеко, а нашлось рядышком.

Работал у них сторожем пенсионер Меркулов. Гена с ним и парой слов не обмолвился, разве что здоровался, так же, как с другими сторожами, нисколько не выделяя. Старик подошел сам – понадобилось вставить стекло в балконную дверь.

– Захотелось соленой капустки достать, а дверь примерзла – давно не открывал, дернул, стекло и зазвенело.

Чтобы не отказали, дедок старался разжалобить молодого начальника: одинокий, мол, старуху похоронил, сыновья – один офицер, другой в Средней Азии застрял, даже в отпуск не приезжает, к себе зовут, да куда со слабым здоровьем климат менять.

– Конечно, конечно, – соглашается Гена, прикидывая, откуда снять слесаришку: отказать неудобно, а отрывать от дела хорошего работника – жалко.

– А как зимой без стекла, – продолжает проситель, – батареи еле теплятся…

И тут словно кто-то подталкивает Гену – это же именно то, что требуется, протяни руку и забирай, только не дергайся, иначе спугнешь.

– Людей у меня сейчас нет. Но не замерзать же вам? Придется ехать самому.

– Вот спасибо, вот обяжете.

Гена ведет его на склад. Но Меркулов оказывается из тех городских стариков, которые, прожив долгую жизнь, так ничему и не научились – и руки кривые, и сметки житейской ни на грамм, – пришел просить стекло, а размеры снять не догадался.