Ночь борьбы - Мириам Тэйвз

Он любил читать. Он залил каток за маленькой школой, чтобы они вместе катались на коньках в лунном свете. Друг с другом они не боролись. Она боролась со всем вокруг одна, и для дедушки это было нелегко. Он, как и весь город, считал, что бороться должны мужчины.

Потом бабуля убила своего отца. Ей пришлось. Все дети по очереди сидели и ждали его смерти вместе с ним, а медсестрам приходилось вставлять ему в горло трубку и отсасывать жидкость, которая накапливалась в груди, чтобы он не утонул внутри собственного тела. Однажды вечером настала очередь бабули сидеть с отцом. Она заметила, что ему нужна трубка. Тогда она уже работала медсестрой, поэтому другие медсестры в больнице сказали, что она может сделать это сама и не беспокоить их. Она решила не делать этого, потому что ее отец хотел умереть и попасть на небеса, чтобы быть со своей женой. Он звал ее. Он мог видеть ее. Он сказал ей, что идет ей навстречу. Он попросил дать ему всего пять минут. Бабуля решила отпустить его туда, чтобы он встретился с женой. Она не вставила трубку. Она убила его. И всем стало легче. А после этого была просто жизнь, много-много жизни. Хорошие времена! Плевое дело! Когда маме было два года, бабуля кое-что поняла про нее, а именно: надо просто уйти с ее дороги и позволить ей заниматься своими делами. Но потом дедушка покончил с собой, а затем Момо покончила с собой. Бабуля просто дышала. Это все, что она могла делать. Два года она просто дышала. Она не открывала почту целый год. Она ненавидела людей, которые говорили с ней и делали вид, что дедушка и Момо не убивали себя. Она не хотела ненавидеть людей. Поэтому через два года она перестала их ненавидеть и вместо этого попыталась все понять. Она поняла, что дедушка и Момо боролись. Это были самые умные люди, которых бабуля знала. «Мы знаем это!» – сказала она. Мама согласилась, что это правда. Бабуля любила дедушку и Момо. Она часто смотрит на их фотографии. Ей нужно было понять, что у них не было выбора. Они боролись. У них была своя борьба. У них были свои огоньки. Это был их бой. Многие люди в бабулином городе уже умерли. Все ее братья и сестры. Похороны проходили каждый день! Гробы оставляли открытыми, чтобы все в городе могли увидеть покойников в последний раз и попрощаться. «Но такова жизнь! Она была хорошая! Мне повезло!» Так говорит бабуля. Fino alla fine[44]. Мое задание от мамы было выполнено.

Потом все проснулись. Бабуля спела песню своей любимой группы CCR. Она вставляла слово «господи» в текст. Кен и Джуд снова грохотали на кухне. Я думаю, пока что они втерли достаточно масла друг в друга. Может быть, они истратили все масло, замерзли без одежды и поняли, что им надо поесть или умереть с голоду, и тогда их найдут голыми и мертвыми. Я представила, как бабуля входит и обнаруживает их так. «Бывает! Это жизнь! Это же просто голые тела! Расслабься!»

Сегодня мне на минутку позвонила мама. Она спросила, как дела. Я сказала:

– Очень здорово, если тебе нравится быть запертой в особняке Playboy.

Она сказала «ой, ха-ха-ха». Она добавила, что очень рада за Кена, что он нашел любовь. Она сообщила, что у нее появляется хорошее предчувствие насчет спектакля. Все действительно складывается. Кроме того, ей видно, как крошечная ножка Горда упирается ей в живот изнутри.

– А он не прорвет живот? – спросила я.

– Нет-нет, – сказала она. – Я никогда не слышала, чтобы такое происходило – типа, раз – и нога? Нет.

Я, конечно же, знала это, но пыталась придумать, что мне еще сказать, чтобы она не повесила трубку. Мама не понимает светской беседы. Разумеется, я знаю, что Горд не собирается протыкать ее живот изнутри ногой. Она сказала, что скучает по нам с бабулей и что не плюется маслом орегано в раковину. В конце, когда мы уже собирались повесить трубку, я сказала «я люблю тебя» раньше, чем она, чего я не делала с тех пор, как мне исполнилось два года. И тут мама заговорила таким трагически взволнованным голосом из-за того, что я сказала это первой, – она стала громко и истерично говорить мне, что она тоже меня очень любит и как она правда гордится мной и все такое. Я сказала:

– Да-да-да, мне пора идти завтракать с сексоголиками. Пока!

Сегодня мы с бабулей поедем сами в дом стариков, чтобы навестить всех бабулиных знакомых, которые еще не умерли. Мы возьмем кабриолет Кена! Он разрешил бабуле его водить. Она говорит, что любит водить кабриолеты в Калифорнии, и это звучит так, будто всю свою юность она провела как кинозвезда и каждый день разъезжала на кабриолетах, а не была в Америке одинокой горничной с умершей мамой. Она сказала, что даст мне сто баксов, если я не расскажу маме, что она будет водить кабриолет Кена, потому что мама сказала ей, что бабуле больше нельзя водить. Мама не хочет, чтобы бабуля водила машину с Гордом, поэтому она заранее сказала, что ей больше не следует садиться за руль, чтобы бабуля могла привыкнуть к этой мысли. Бабуле это очень не нравилось, но мама сказала, что дело в естественной скорости реакции стареющих людей и в жизни Горда, так что у бабули нет выбора. Еще мама сказала, что хочет, чтобы бабуля соблюдала средиземноморскую диету, а бабуля сказала, что это несправедливо, мама мучает ее вдвойне: тем, что ей нельзя садиться за руль, и тем, что ей надо садиться на средиземноморскую диету. Просто свалить на нее два таких ограничения одновременно – это недостойно, сказала она. Я обещала, что промолчу о вождении за двести баксов. Бабуля сказала «сто пятьдесят», а я согласилась, что мы договорились, потому что бабуля живет только на дедушкину пенсию.

Кен хотел показать бабуле, как водить кабриолет, но она сказала, что уже умеет.

– Конечно, я умею водить машины на механике! – сказала она. – Что за домыслы?

Бабуля переключила передачу, и мы рванули назад.

– Хорошо выглядите, вау! – сказал Кен. Он стоял на подъездной дорожке и махал нам на прощание большой, сильной, теплой рукой.

Мы покатались туда-сюда, пока бабуля не вспомнила, как добраться до дома престарелых. Она не могла вспомнить ни название улицы, ни название самого дома. Чувство подскажет ей, где он.

– Все, что нам нужно сделать, –