Убийство Берии, или Фальшивые допросы Лаврентия Павловича - Борис Соколов

Я перелистал в архиве еще немало папок, но больше никаких документов с упоминанием фамилии Берия не нашел. Через день я вернулся в Тбилиси, захватив с собой папки.

Когда Берия ознакомился с документами, он, по-моему, остался ими доволен. Очевидно, ничего другого он и не ожидал найти. Он взял их у меня и положил в свой сейф.

Когда в 1938 году Берия уезжал в Москву на работу в НКВД СССР, он поручил мне отправить в Москву его бумаги и документы. Я разобрал ящики его стола и его сейф и нашел упомянутые выше папки. Все бумаги Берия, а также мои собственные дела я зашил в несколько мешков из бязи, запечатал и, насколько помнится, отправил их в Москву фельдсвязью.

В Москве в конце 1938 года или в начале 1939-го как-то вечером Берия спросил меня, где находятся упомянутые папки. Я ответил, что они у меня в сейфе, зашиты в мешках. Он предложил принести их к нему в кабинет, что я и сделал. Когда я пришел к нему с папками, он мне сказал, что вопрос о его якобы службе в мусаватской разведке снова поднимается, что товарищ Сталин потребовал от него объяснение и что он должен это объяснение написать сейчас же. С его слов я сделал набросок его объяснения по этому вопросу на имя товарища Сталина. В это объяснение были полностью переписаны указанные документы из папок, касающиеся Берия. Текст объяснения состоял из комментариев к этим документам и, насколько я припоминаю, заканчивался утверждением, что он, Берия, никогда в мусаватской разведке не работал. В этом был смысл всего объяснения.

Берия внимательно пересмотрел текст, внес некоторые уточняющие поправки, затем собственноручно переписал его начисто. При этом он торопился и посматривал на часы. Видимо, ему надо было ехать на «ближнюю». Затем он взял беловик вместе с черновиком, положил их в папку с документами и уехал, сказав, что он должен эти папки показать товарищу Сталину. С тех пор я этих папок или папку не видел.

О результатах своего доклада товарищу Сталину Берия мне ничего не говорил, и я его, конечно, не спрашивал, как никогда не спрашивал о его разговорах с товарищем Сталиным. Так как после этого ничего не случилось, надо полагать, что товарищ Сталин удовлетворился объяснениями Берия.

Папки должны храниться, по-моему, в личном архиве Берия или среди бумаг товарища Сталина. Вряд ли папки могли пропасть, так как Берия ими дорожил. Возможно, об этих папках что-нибудь знают Мамулов или Людвигов, но я этого не могу утверждать наверное.

У меня не осталось в памяти заслуживающих внимания воспоминаний о рассказах Берия о своем прошлом, о работе его в Баку. Помню, что эти рассказы были краткими и случайными. Кроме того, что написано в его биографии в Большой Советской Энциклопедии, у меня сохранилась в памяти одна деталь, что Берия работал в комиссии по экспроприации буржуазии в Баку.

Вот примерно, что я ныне припомнил и что я счел нужным в первую очередь (подчеркнуто В.М. Молотовым. – Б. С.) сказать о Берия.

Более подробные данные о Берия и моей работе с ним изложены в другом, более обширном письме, которое мною подготовлено, перепечатывается и будет представлено дополнительно» (РГАСПИ, фонд 82 (В.М. Молотова), оп. 2, д. 898, лл. 145–156.).

Тут необходимо отметить, что уже первое письмо Меркулова должно было разочаровать Хрущева и его коллег по Президиуму ЦК КПСС. Нельзя же, в самом деле, всерьез инкриминировать человеку то, что он пытается делать карьеру и стремится стать секретарем Закавказского крайкома партии. Или что он старается использовать других людей в своих интересах, или что он говорит о своей любви к Сталину только для того, чтобы приблизиться к власти. Также вряд ли произвели на читателей письма большое впечатление данные о том, что Лаврентий Павлович плохо владел русским письменным, и поэтому речи и статьи за него писали спичрайтеры. Такова была обычная практика среди высших партийных и советских работников. Вот насчет книги об истории большевистских организаций в Закавказье обвинение в плагиате решили все-таки предъявить. Ведь это всетаки был серьезный исследовательский труд, с привлечением архивных источников, хотя его выводы, конечно же, были заданы заранее. Только для того, чтобы было похоже на настоящий плагиат, книгу из плода коллективного труда (как было на самом деле) превратили в труд одного заведующего отделом агитации и пропаганды Закавказского краевого комитета партии Ермолая (Эрика) Алексеевича Бедия, который вскоре действительно был репрессирован. Только сделал это Берия не потому, что хотел избавиться от свидетеля плагиата. В прошлом Бедия был связан с внутрипартийной оппозицией и в этом качестве подлежал непременному репрессированию в рамках террора 1937–1938 годов. Тем более что его расстрельный приговор был вынесен Сталиным и другими членами Политбюро (имя Бедия есть в так называемых «Сталинских списках» – списках арестованных, приговор которым выносило Политбюро). Другой же соавтор книги, Петр Шария, благополучно уцелел.

Перспективным казалось только досье о службе Берии в мусаватистской контрразведке. Но и здесь получалось, что документы этого досье вроде бы оправдывают Берию. Иначе бы он вряд ли стал бы их показывать Сталину и вряд ли бы стал ими дорожить. Тем не менее, досье это стоило найти. Там могли обнаружиться хоть какие-то документы, которые, вырвав из контекста других документов досье, можно было попытаться представить как свидетельство того, что Берия служил у мусаватистов.

Однако второе письмо Меркулова, датированное 23 июля, оказалось столь же разочаровывающим, как и первое. Всеволод Николаевич писал: «Я знал Берия почти 30 лет. И не только знал, но в отдельные годы этого периода был близок к нему, не раз бывал у него дома в Тбилиси.

Разумеется, за все эти годы я никогда ни на минуту не подвергал сомнению его политическую честность. Он никогда не давал мне повода усомниться в его преданности и любви к товарищу Сталину.

Но теперь в свете того, что я узнал о преступных действиях Берия, перебирая в памяти прошедшие годы, я уже другими глазами смотрю на факты и события, связанные с Берия.

Исходя из предложения, сделанного мне Вами, я попытаюсь далее проанализировать то, что я видел и слышал, бывая с Берия, и что сохранилось у меня в памяти. При этом мне, к сожалению, придется также говорить о себе, так как иначе не будет понятен характер отношений Берия ко мне и моих – к нему.

С сентября 1921 года я начал работать в ЧК Грузии в должности пом. уполномоченного. Осенью 1922 года заместителем председателя и начальником секретно-оперативной части (СОЧ) ЧК Грузии был назначен Берия, приехавший из Баку.

Перед майскими праздниками 1923 г. группа чекистов задумала выпустить печатный сборник под названием «Чекисты – Первому Мая». Типография в ЧК Грузии была своя, и поэтому технически выпуск такого сборника не представлял трудностей. Всего в этом сборнике вместе с обложкой насчитывалось 12 или 16 страниц обычного журнального формата. Заполнен он был статьями и заметками сотрудников ЧК Грузии. Была в сборнике статья за подписью Берия, но, как говорили, эту статью писал не Берия, а некий Логинов, прибывший в ЧК Грузии незадолго до этого из ОГПУ.

Я также принял участие в этом сборнике, написав нечто вроде статьи или фельетона под заголовком «Я и Мы».