В неверном свете - Карло Шефер

— Я не могу заснуть. Что ты делаешь?

Ильдирим уже не требовалось никакого отопления.

— Я собиралась принять ванну, — солгала она, пытаясь придать голосу обычное звучание. — Выкупаться.

— В спальне? — Девочка скептически глядела на нее. — Ты не купалась. По-моему, ты хотела дрочиться.

— Эй, не выдумывай! — Ильдирим поспешно встала. — У меня сейчас женские дела!

— А-а, — успокоилась Бабетта.

Они спали вместе на широкой кровати Ильдирим. Прокурорша сначала не могла успокоиться, но потом заснула, убаюканная сонными всхлипами Бабетты.

«Ты не купалась, — несся шепот из тысяч ком-лат ночи. — По-моему, ты хотела дрочиться».

На следующий день Тойер сидел перед могучей женщиной и казался себе крошечным.

Он избрал стратегию внезапности, так как ему не хотелось звонить, а при мысли о том, что снова придется сесть за руль автомобиля, его чуть ли не тошнило.

Вилла фрау профессора, роскошная, с причудливым фронтоном, похожая на чертоги колдуньи, располагалась на Клингентейхштрассе, прямо над Университетской площадью, в лесу. Но при этом в расселине склона, куда почти никогда не заглядывало солнце. Этакий сумрачный замок.

— Вы не тот ли полицейский, которого пресса назвала только что не болваном?

Он добродушно кивнул.

— Это еще ничего не значит, — примирительным тоном заявила ученая дама. Потом напрягла свой энергичный баритон. — Картина подлинная, и не потому, что таковой ее признала «Тейт», а вопреки этому.

Обстановка в доме поражала своей изысканностью и совершенством. Тойер мог лишь догадываться, какому раритету он вверил свое тяжелое тело, какие старинные и ценные картины, гобелены и бесчисленные ружья висят на стенах. В свою очередь, профессор, огромная и невероятно толстая, поражала, и тут не могло быть двух мнений, своим редким безобразием. В ней все имелось в избытке, в пугающем избытке. Пальцы как трубы, рот словно увядший салатный лист; даже черные, с проседью, волосы, завязанные в пучок, казались толщиной с упаковочную бечевку. Глаза, водянистые и белесые, смотрели куда-то мимо комиссара, словно она созерцала за далекой рекой небесный Иерусалим.

Мощным потоком слов она обосновала свое мнение о подлинности картины и тут же дала понять, что разговор окончен. На лицо Вилли бросила бесстрастный взгляд. Его она не знала.

— Между прочим, студент, нашедший картину, пытался писать у меня магистерскую диссертацию — безуспешно. Так что полагаю, меня нельзя обвинить в том, что я ему просто покровительствую. — Она встала и властно проводила Тойера к двери, над которой висела голова огромного кабана.

— Фрау Обердорф, может получиться так, что нам придется задать вам дополнительные допросы.

Она уже открыла дверь.

— Зачем? — раздраженно спросила она. — Вы что, невнимательно меня слушали, господин комиссар?

— Нет-нет, но… если, скажем, выяснится, что вы… ошиблись.

На секунду комиссар даже испугался, что получит оплеуху, но профессорша громко фыркнула и просто выставила его из дома.

Тойер стоял в сыром садике и глядел сквозь лесную просеку на город и реку. Выглянуло солнце.

— Такого со мной еще никогда не бывало, — произнес он вслух.

К полудню на мобильник (комиссар накануне с внутренним сопротивлением продиктовал свой номер) позвонил Хеккер и с гордостью сообщил, что переговорил с экспертами из «Тейт» и что их оценка не такая уж однозначная.

— Что же из этого вытекает? — поинтересовался Тойер.

— То, что, во-первых, в субботу трудно выяснить что-либо по телефону, — в голосе Хеккера снова зазвучали назидательные нотки. — Требуются хорошие контакты.

— А они у вас имеются, — не без сарказма похвалил комиссар.

— Они у меня имеются. И тут же я узнал, что по этой картине не существует официального заключения. Просто какой-то сотрудник галереи высказал свое частное мнение, вот и все.

— Частное мнение, тем не менее, имеющее вес?

— Разумеется. — Казалось, Хеккер был раздражен. — В нашей науке есть некоторые незыблемые данности.

— Именно их я и должен узнать, — фыркнул Тойер и закончил разговор. Пускай это покажется невежливым, такой уж он неблагодарный.

Он отправился в город. Хорнунг не звонил и ни в коем случае не хотел встречаться еще раз с Хеккером, не говоря уже о том, чтобы отправиться с ним куда-либо.

Он брел без всякой цели. Солнце все еще грело, и он устроился с газетой в уличном кафе. Было не так тепло, как недавно возле «Круассана», но терпимо. Чуть позже поужинал в одиночестве в пекарне и побаловал себя вином «Кот дю Рон» — выпил три четверти бутылки.

Вернувшись домой около одиннадцати, он сначала достал корреспонденцию из почтового ящика. Счета, открытка от Фабри: «Как дела, Толстый? Я потолстел еще больше!» Маленькая бандероль: «Мы, представители международной фирмы МД, хотели бы создать в Германии наш филиал по рассылке эксклюзивных изделий. Нам порекомендовали Вас, господин Тойер, как человека, умеющего ценить радости жизни. Мы бы хотели пробудить в Вас интерес к нашему каталогу с помощью портсигара из настоящего серебра, который мы пришлем Вам в ближайшие дни».

Странно. Он положил портсигар на маленький столик в гостиной и забыл про него.

С автоответчика раздался голос Хорнунг.

— Тойер, сейчас половина одиннадцатого. Я в пансионате на Рейхенау. Ты должен приехать. — Она плакала. — Тут кое-что произошло. Не звони, я должна тебя видеть. Должна, понимаешь? Я выключаю телефон.

Тойер слишком много выпил и не мог никуда ехать. Он плохо спал, поздно проснулся и быстро собрался в дорогу.

Давно уже он не ездил никуда по автобану. Если не будет пробок, он явится к Хорнунг где-то после двух часов.

Сначала ему надо ехать в сторону Штутгарта, потом свернуть на Зинген. Погода была прекрасная, дорога свободная, к югу стало теплей. Он ежеминутно удивлялся, что сам сидит за рулем. За Штутгартом транспортный поток стал плотней. Тойер медленно тащился между двумя трейлерами, не хотел идти на обгон. Через четверть часа все-таки смог вырваться вперед. За тридцать километров до Констанца все остановилось на полчаса. Потом машины поползли дальше со скоростью черепахи. Тойер отыскал радиостанцию, которая ему более-менее нравилась. Там сообщили про аварию, вызвавшую пробку, — до этого места оставалось еще десять километров. Нельзя бросать на автобан горящие предметы. В зеркало заднего вида сыщик увидел, как молодая женщина швырнула окурок в окно. Он зло посигналил.

В тот час, когда он рассчитывал быть у Хорнунг, он лишь проехал место аварии. Черный «мерседес» сошел с дороги, перелетел через заграждение — прямо в красный «рено», от которого теперь осталась лишь груда искореженного металла. На месте происшествия стояли «скорые» и машины дорожной полиции, под пленкой вырисовывалось несколько трупов. Катастрофа. Пожилой мужчина стоял возле полицейских и что-то взволнованно говорил, прижимая ко лбу окровавленный платок. Возможно, водитель «мерседеса».