Увечные механизмы - Анастасия Орлова

сидящие за другими столами гости. — Ты не думал, что теперь, после твоих поступков, от меня будут ждать ещё больше, чем до этого?! Я словно бы должна теперь не только оправдать ожидания, но и в два раза превзойти их: за себя и за тебя! — она вскочила из-за стола, отшвырнув от себя салфетку. — И если ты смог послать всё к чертям, скинуть с плеч свою ответственность, то знай: её взвалили на меня, и меня она накрепко придавила к земле — просто так не стряхнёшь! Подумай об этом в следующий раз, когда будешь подначивать веселее бежать в горку того, кто тащит за тебя твою ношу в дополнение к своей! — Сурьма развернулась и быстрым шагом направилась к выходу.

— Не моя ноша придавила тебя к земле, — крикнул ей вслед Никель, — а твой собственный страх и желание соответствовать!

Сурьма вернулась в поезд и, ни слова не сказав Висмуту, заперлась в своём купе. Плюхнулась на кровать, поставила локти на колени и положила подбородок на сплетённые пальцы. Она была жутко зла на Никеля. «Как у него всё просто! — думала она. — Любишь того, не любишь этого… Делай так-то, наплюй на всё… Но что он вообще может знать? Висмута видел не дольше минуты! Меня не видел несколько месяцев! Я сама уже ничего не понимаю, а у него всё просто!»

Сурьма соскочила с кровати и прошлась по купе, нервно заламывая пальцы.

Он наверняка всё придумал! Затем, видимо, чтобы не быть единственным в семье, пренебрегшим родительской волей. Не быть белой вороной. Он с самого детства не упускал возможности втянуть её в свои шалости, хоть и знал, что ей, если они попадутся, достанется больше — она же девочка, а с девочками нужно построже.

«Ничуть не повзрослел, ни капельки!» — вздохнула Сурьма, но легче от этого вздоха не стало: грудь по-прежнему сжимала непонятная тревога.

Глава 26

Спала Сурьма плохо. Снились какие-то лабиринты, которые очень напоминали их с Астатом любимое место для прогулок, только все листья были жёлтые да красные, и Сурьма никак не могла найти выход. Она петляла незнакомыми тропинками, натыкалась на тупиковые дорожки, по сто раз обходила все маршруты, но выхода не было. Она кричала и звала на помощь, но никто не отозвался. Она пыталась взобраться по ветвям наверх, чтобы перелезть через эту живую изгородь, но каждый раз срывалась.

А потом на одной из дорожек нашла коробку, открыла её. В ней обнаружила звуковые цилиндры, но все они отчего-то были разного размера и вложены друг в друга хитрым образом. Сурьма вытащила их, а когда поняла, что это те самые — с Полониевой тайной — захотела спрятать на место, чтобы не слушать, не знать того, что на них записано. Но цилиндриков было великое множество, в коробку россыпью они не помещались, а уложить их друг в дружку, как было прежде, у Сурьмы не получалось.

И тут цилиндры начали звучать — говорить без всякой фонографической машинки, но голосом не мастера Полония, а Никеля. Они звучали всё громче и громче, и Сурьма изо всех сил старалась не слушать их. Для этого она начала петь какие-то незамысловатые песенки, но постоянно сбивалась, и цилиндры никак не укладывались по местам, крича всё громче и царапая ей руки острыми краями, и Сурьма кричала тоже, и бессильные слёзы катились по её щекам…

Разбудил Сурьму стук в дверь.

— Госпожа! — позвал из коридора Рутений. — Госпожа, у вас всё ладом? Вы кричите… Кажись, во сне что привиделось?

Сурьма вынырнула из душных, липнущих к лицу, словно паутина, объятий кошмара и часто заморгала. За окном уже было светло, откуда-то с улицы доносилось постукивание молоточка по колёсным гайкам — видимо, Висмут проверял паровоз перед отправлением.

— Госпожа? — вновь позвал из коридора Рутений.

— Всё хорошо, Рут, — отозвалась Сурьма, — кошмар приснился. Спасибо, что разбудил.

Она привела себя в порядок и вышла. Завтракать пришлось в одиночестве — все остальные уже поели. Но это и хорошо — есть возможность поразмышлять.

Сурьма вновь вспомнила вчерашний разговор с братом. «Ну что за бред! такого просто не может быть! Чтобы и Висмут тоже… — она не решилась даже подумать то слово, которое вертелось на языке, и спешно оборвала мысль. — Такого просто не может быть!» — повторила Сурьма, но ожидаемого эффекта не последовало: на душе по-прежнему было тоскливо.

Прячься — не прячься, а ведь Астата она и впрямь не любит, и брак их будет сплошным притворством. Но притворством необходимым.

Есть вещи, изменить которые не хватит ни сил, ни возможностей. Стоит ли тогда говорить об этих изменениях, лишь больше растравляя себе душу?

Она сделает то, что должна: сдержит своё слово и выйдет за Астата. Сохранит тайну Полония. Смирится с тем, что никогда не станет пробуждающей на почтовом маршруте. Она выполнит всё, что требует от неё общество и его правила. Она уже достаточно взрослая, чтобы «держать лицо». Даже тогда, когда хочется кричать и лезть через изгородь. И поверить Никелю. Но Сурьма всегда была сознательнее брата. Она справится. Вот только ей нужна помощь…

***

В последний из получасовых перерывов от Фениламина до Метаналя Сурьма вышла из будки машиниста, а потом вернулась с матерчатым мешочком, в котором позвякивали друг о дружку звуковые цилиндры, найденные на «Ртути».

— Я вот что подумала: раз уж мы решили никому не рассказывать о метеорите, то, может быть, стоит избавиться от… — Сурьма замялась, подыскивая подходящее слово.

— От правды? — подсказал Висмут, поднимаясь со своего кресла.

Она чуть заметно поморщилась:

— Скорее — от тайны.

— Тайна-то как раз останется.

— Да, но… Такая правда больше навредит, чем поможет. Ничего ведь не исправить. Новых пластин не сделать. Останется только думать и сожалеть. Так уж лучше и не знать, что бы не думалось!

— Как скажешь, — согласился Висмут, протянув руку за мешочком, — давай закопаем их здесь, посреди поля. До пригорода Метаналя ещё далеко, здесь никто не увидит и не найдёт.

Сурьма улыбнулась, и улыбка вышла грустной, но мешочек с цилиндрами не отдала: убрала руки за спину, качнулась с пятки на носок.

— У меня есть к тебе ещё одна большая просьба, Висмут. Гораздо больше этой.

Что-то в её тоне, в её взгляде заставило сердце Висмута болезненно сжаться. Какое-то предчувствие того, что просьба эта важна для неё, но выполнить её он не сможет.

— Я знаю, что для тебя это, возможно, будет не слишком приятно, — продолжила Сурьма, и речь её была гораздо медленнее обычного, словно она говорила на незнакомом языке, ощупью подбирая слова, осторожно пробуя каждое на вкус, —