Тайная улыбка - Никки Френч

Роб вздохнул.

— Прости, меня не очень интересуют схемы. Факты — упрямая вещь. Лаура умерла в результате несчастного случая.

— Сколько двадцатипятилетних девушек утонули в ванне? — спросила я.

— Она присутствовала на вечеринке, — сказал Роб, — и явно почувствовала себя плохо. С господином Блоком у них вышла какая-то перебранка. Она рано ушла. Одна вернулась к себе в квартиру. Пустила воду в ванну. Поскользнулась, ударилась головой, а ванна наполнялась водой. Она утонула. Ванна переполнилась, вода стала переливаться через края. И еще не было двадцати минут первого ночи, как Томас Крофт, который живет в квартире этажом ниже, увидел, что с потолка льется вода. Он побежал к ней в квартиру, входная дверь не была закрыта на замок, и обнаружил мертвую госпожу Блок в ванне.

Мне было мерзко слышать, как он называет Лауру «госпожа Блок». Это еще один способ, с помощью которого Брендан запускает свои липкие руки в чужую жизнь. Я посмотрела вокруг, чтобы убедиться, что никто нас не подслушивает.

— Именно это он сделал, когда они с Кэрри жили в моей квартире.

— Что?

— Специально оставил включенной воду, чтобы она выливалась через края ванны. Это послание.

— Послание?

— Мне.

Роб Прайер смотрел на меня почти с выражением жалости на лице.

— Смерть госпожи Блок была посланием тебе? — спросил он. — Ты ненормальная?

— Легко ударить кого-нибудь по голове, — сказала я. — А потом подержать под водой.

— Это правда, — согласился Роб.

— И это не был званый обед, да? — спросила я. — Там должно было присутствовать множество людей. В доме. В саду. Разве можно было уследить, где находится Брендан каждую минуту?

Роб нетерпеливо нахмурился:

— От Селдон-авеню, где состоялась вечеринка, до их квартиры всего двадцать минут хода. Может быть, двадцать пять. Человек, который ушел с вечеринки, чтобы убить ее, должен был отсутствовать приблизительно один час.

— Можно было вызвать такси, — сказала я уже с сомнением.

— Я полагал, что твоя теория не зависит от того, кто что-то заметил, — сказал Роб. — Убийца вызывает такси, оно прибывает на вечеринку незаметно для всех. И что? Он просит таксиста подождать, пока он входит в квартиру и совершает убийство?

— Он мог бы пойти вслед за ней. Никто не заметил, что она отсутствует.

— О, я забыл, — сказал Роб, и в тот же момент я почувствовала руки на своих плечах.

Я оглянулась, около моего лица оказалось другое, меня целовали в обе щеки и крепко обнимали. Это был Брендан.

— О, Миранда, Миранда, Миранда! — прошептал он мне в ухо. — Какой кошмар! Как хорошо, что ты пришла! Для меня это имеет огромное значение. Это имело бы огромное значение и для Лауры.

Он взглянул на Роба Прайера.

— Роб стал моим другом после смерти Троя.

Он снова посмотрел на меня.

— Мне так жаль, Мирри. Кажется, я приношу несчастье всюду, где бы я ни появился.

Я не отвечала.

— Мне нужно поговорить с тобой, Мирри.

Он улыбнулся, глядя мне в глаза. Я почувствовала его теплое дыхание у меня на щеках.

— Ты единственная, кто меня понимает. Лучше всех остальных. В этом есть что-то странное. Тебе Роб уже рассказал?

Он взглянул на Роба, который отрицательно покачал головой.

— В тот момент, когда это случилось с Лаурой — не могу спокойно говорить об этом, — знаешь ли ты, что я делал?

— Конечно, нет, — отрезала я.

— Знаешь, — сказал он. — Я разговаривал с тобой.

Любимый мой Трой!

Ко мне постоянно возвращается это воспоминание. Когда тебе было около девяти, ты настаивал на том, чтобы будить меня в четыре часа утра и вместе со мной слушать птичий хор на рассвете. Я, шатаясь и с заспанными глазами, выходила в сад в халате, даже хотя еще было пронзительно холодно, а трава пропитана влагой. Я думала, что просто останусь на несколько минут, чтобы выполнить твою прихоть, а потом бегом вернусь к себе в теплую постель. Но ты был полностью одет, в джинсах, резиновых сапогах до колена и в теплой большой куртке, у тебя на шее висел папин бинокль. На рассвете мы стояли в конце сада, и вдруг, совершенно неожиданно, словно по сигналу, начинали петь птицы. Вокруг нас сплошная огромная стена звука. Я смотрела на твое лицо, и оно было такое удивительно веселое, что я уже больше не чувствовала холода. Ты показывал мне птиц на ветках, и потом я могла сопоставлять звуки с открытыми клювами и вибрирующими грудками. Мы стояли там целую вечность, потом шли на кухню, я готовила нам горячий шоколад и яичницу. С набитым ртом ты говорил: «Хочу, чтобы так было всегда».

Конечно, ты не можешь прочитать это, но все равно я пишу тебе, потому что ты единственный человек, с которым я действительно хотела бы поговорить. Я разговариваю с тобой постоянно. Я страшно боюсь, что однажды пойму, что перестала разговаривать с тобой, потому что это будет означать, что ты умер.

— На самом деле не знаю, зачем я здесь, — сказала я.

Женщина, сидевшая напротив, не отвечала, а просто смотрела на меня, пока я не перевела взгляд вниз, на ее руки, сплетенные на коленях, и низкий столик, где уже была подготовлена коробка с бумажными носовыми платками. Из окна виднелись нарциссы, освещаемые солнцем. Желтый цвет был ослепительным, слишком ярким. Я чувствовала смущение, подавленность, какую-то неловкость.

— С чего начать?

И тут, к счастью, она не сказала: «С самого начала».

Катрине Даулинг, наверное, было далеко за сорок или немного за пятьдесят; на ее красивом, слегка увядшем лице никаких следов косметики; карие спокойные глаза, широкие скулы, твердый подбородок. Волосы едва тронуты сединой, одежда неброская, юбка ниже колена, поношенные замшевые сапожки, серый мешковатый кардиган. Она сосредоточила все внимание на мне, или, скорее, пыталась заглянуть в меня, не знаю, нравилось ли мне это. Я ерзала на стуле, разнимала руки, дотрагивалась до щеки, смущенно и неуместно покашливала. Посмотрела на часы Троя у себя на запястье. У меня осталось сорок три минуты.

— Расскажи, что тебя сюда привело.

— У меня нет больше никого, с кем бы я могла поговорить, — ответила я и отметила неуверенность в своем голосе.

Я была рада этому, мне хотелось, чтобы горе переполнило меня, неконтролируемо выплеснулось из меня так, как это бывало по ночам, когда я просыпалась и чувствовала, что подушка мокрая от слез.

— Люди, с которыми я хотела бы поговорить, ушли.

— Ушли?

— Умерли.

Почувствовала, что горло стало болеть, а пазухи носа набухать.