Синдикат киллеров - Фридрих Незнанский

Так, значит, вот кто нами отныне руководить будет?! Интересно, куда они все смотрели, эти Сучковы и иже с ними? Кто ж поверит такой «могучей силе»? Бред какой-то...

А потом начали читать «Заявление советского руководства», «Обращение к главам государств и правительств и генеральному секретарю ООН». И все это было подготовлено и подписано еще вчера, втайне от государства, от народа. Почему?..

Да и речь-то о чем, собственно, идет? О стабилизации, о преодолении в обществе конфронтации, хаоса и анархии. О кризисе. О нормализации социально-экономической жизни. Ничего ж нового! Каждый Божий день с утра до вечера об этом по всем программам и волнам талдычат.

Так что же все-таки произошло? Если это переворот, то какой-то очень уж странный. А правильнее — никакой. Значит, либо это очередная показуха, либо вуаль, под которой вызрел очень серьезный нарыв, и он мог, наконец, прорваться.

Странное ощущение: нет опасности. А душа не приемлет. Будто грубую ложь чувствует, хотя после каждой произнесенной диктором фразы сам собой напрашивается ба-а-льшой вопрос!

Ну а если наложить теперь все сказанное на предупреждение Сучкова, то что мы имеем?

— А имеем мы... — сказал вслух Никольский, глядя через окно на двор, где Арсеньич построил в шеренгу два десятка ребят в камуфляже и, переходя от одного к другому, вероятно, ставил на сегодня задачу. — Имеем мы, значит, серьезнейшую попытку уже государственной и компартийной мафии, что одно и то же, снова забрать чрезвычайную власть в государстве в свои руки. И если до сегодняшнего дня их всех хоть в какой-то мере сдерживало хилое, пустозвонное подобие нашей демократии, ну хотя бы свободы выбора своей судьбы, то с этой минуты преград вообще нет. Делай что хочешь, война дворцам, отнять и поделить, чтоб все досталось лишь узкому кругу угодных.

Так как он там говорил? Мы поглядим, кто был с кем? И это уже, к великому сожалению, не простая дилемма: был не был, это реальная угроза жизни.

Они скажут: этого желают все коммунисты, все, сколько нас — восемнадцать миллионов? Они очень любили митинги в поддержку. Вот и надо начать с того, чтобы хотя бы лишить их этой поддержки. Исключить поголовное «за». Пусть сами выкручиваются!

Никольский взглянул на часы: половина девятого. Боже мой, еще утро, а уже столько событий?

Шапошникова наверняка уже на месте и ее, бедную, колотит от сбывшихся его предсказаний.

Он нажал соответствующую кнопку аппарата, и автосекретарь быстро соединил его с кабинетом управляющего банком.

— Я слушаю. — В голосе Татьяны Ивановны послышался облегченный вздох. — Господи, это вы?..

Удивительная штука человеческая натура. Один звонит другому домой и спрашивает с удивлением: ты дома? Или видит идущего навстречу и все с той же поразительной логикой вопрошает: это ты идешь? Что это, бред? Затемнение мозгов? Логический абсурд? А если все как раз наоборот? Радость от сбывшегося предчувствия.

Вот и она: Господи, это вы... Ну конечно же я, у тебя ж перед носом на определителе телефона вспыхнули цифры моего номера. Значит, не в этом дело. Ты знала, видела, кто звонит, но ты так отчаянно ждала этого звонка, что вместе с глупым вопросом невольно выдала свои чувства.

Таня, — сказал он как можно спокойнее и запнулся, запутавшись во всех этих «вы» и «ты», — слушайте меня внимательно, дорогая вы моя. Соберите через полчасика народ — всех, включая охрану, и объявите им наше общее с вами решение... Надеюсь, общее. Первое: всякую работу с сегодняшнего дня прекратить ввиду того, что мы категорически против введения в стране чрезвычайного положения и ареста Президента. Пусть говорят правду и представляют реальные свидетельства. И второе: лично я собираюсь сразу по приезде к вам, думаю, где-нибудь к середине дня, если обстоятельства не задержат, подать нашему партийному секретарю заявление о выходе из КПСС, поскольку считаю, на основании переданных в средствах массовой информации материалов, что введение чрезвычайного положения инспирировано руководством компартии в первую очередь как протест против демократизации общества и свободы личности. Ну вот примерно с такой формулировкой. Приеду — уточню. Это пока первые мысли. Впрочем, этот второй пункт прошу рассматривать как личное дело каждого. Ибо каждый должен представлять, чем такой протест может грозить лично ему, если мы проиграем. Во всяком случае, попросите Игошина от моего имени постараться сегодня обязательно созвать собрание часикам к двум. Общее для обеих «Нар»... Да, — добавил он после паузы, — хреноватенький, извини, как говорит мой Арсеньич, каламбурчик получился. А знаешь, — он отошел от стола и медленно пересек кабинет по диагонали, продолжая разговор с Татьяной и зная, что чувствительнейший микрофон в телефонном устройстве передает ей отчетливо не только каждое его слово, но и шелест листвы за окном, — еще в добрые старые времена был я знаком с одним крупным военным. Из тех еще, боевых генералов, настоящих. Так вот всякое новое дело свое, фронтовое, как ты понимаешь, он начинал с команды: «Огонь из всех видов оружия! Приеду — или прилечу, в зависимости от обстоятельств, — разберемся». И нередко, когда появлялся, разбираться было уже не так сложно... Вчера, точнее уже сегодня ночью, не спалось. Видно, чуяло сердце. Стал читать Платона. И знаешь, что неожиданно понял? Когда уже произнесен приговор, самое глупое — продолжать цепляться за жизнь, дрожа над ее остатками. Прав Сократ, человек становится смешон сам себе. А есть ли что хуже этого?

Никольский неожиданно представил себе, как сидит сейчас в кабинете Татьяна и, склонив голову над столом, слушает ту чушь, которую он несет. Женщина ждет от мужчины действий, команды: «Огонь из всех видов оружия!» — а вовсе не рефлексий на тему: когда и как следует пить чашу с горькой цикутой. Она мучается вопросом, что делать, а он тут павлиний хвост распускает.

А если ко всему прочему она там не одна?.. Черт возьми, вот стыдобища-то!

Он даже поежился.

— Ну хорошо, — сухо закончил Никольский. — Извини за неуместную лирику. Извиняешь? — И добавил после паузы — Не слышу голоса!

— Милый ты мой, — донесся вздох из динамика.

— Все. Я скоро выезжаю. Жди. И запомни: все, что мы с тобой сделали, сделано правильно.

Выруливая на Новорязанское шоссе, «Волга» Никольского буквально наткнулась на бесконечно растянувшуюся колонну БРДМ и БМП — разведывательно-десантных и пехотных машин, неспешно двигающихся в сторону Москвы.

— Рязанские идут. Воронинцы, — кивнул в их сторону Арсеньич.

Он имел в виду рязанских десантников, подчиненных Главкому ВДВ Павлу Воронину, недавнему «афганцу».

— А что он собой представляет? — спросил Никольский.

Паша-то? — усмехнулся Арсеньич. — Нормальный командир. Смелый, дерзкий, сам бывал в операциях, даже когда командовал дивизией ВДВ. Хамит подчиненным, гостеприимен с начальством. Обычные дела.

— Чей он, как думаешь?