Любовь и прочие обстоятельства - Эйлет Уолдман

— Она не моя няня, — жалобно возражает Каролина. — Она жена моего мужа. И я бы попросила вас не лезть не в свое дело.

— Это мое дело, дружочек. Детей воспитывают всем миром. Тебе бы прочесть эту книжку[13]. Так вот, я и есть мир, девочка, нравится это тебе или нет. — Старуха опирается на палку и бредет прочь.

— Я не только жена Джека, — говорю я. — Я еще и мачеха Уильяма.

— И что? — спрашивает Каролина. — Это ничего не значит. У тебя нет никаких прав на моего сына. Никаких. Никаких, понимаешь? И если ты еще раз причинишь ему вред, если бросишь его в озеро или отведешь в Гарлем, или на каток, или хотя бы в Центральный парк, я подам на тебя в суд за жестокое обращение с ребенком.

Я замечаю, что Каролина не упомянула мороженое. Видимо, Уильям кое-что сохранил в тайне.

Каролина так придвигается ко мне, что ее длинный каштановый волос, повинуясь законам статического электричества, тянется ко мне и касается моей губы.

— Держись подальше от моего сына. — Она брызжет слюной мне в лицо.

— Каролина, — негромко зовет Соня. — Доктор Соул. Каролина… — Она легонько тянет ее за руку, отрывая от меня. — Только не перед мальчиком.

Соня указывает на Уильяма, чья рука зажата в крепкой хватке Каролины. Он стоит, отклонившись всем телом назад, словно катается на водных лыжах. Он смотрит вниз, и я вижу, как на пол летит слезинка, за ней другая. Уильям плачет — молча, без движений. Его тело не вздрагивает от рыданий, оно напряжено, как проволока. Мать тянет его за руку, а слезы срываются на грязный каменный пол коридора.

Соня обнимает Каролину и отводит в сторону, потом ослабляет ее хватку и сама берет Уильяма за руку. Как ни странно, Каролина позволяет себя увести, подчиняется спокойной силе этой молодой женщины. Она отходит, а потом вдруг несется через весь коридор к входной двери, оставляя нас троих стоять тесной группкой в вестибюле.

— Спасибо, — говорю я.

Соня кивает, подбирает детскую подушку, которую Каролина бросила на пол, и ведет Уильяма к выходу. Я иду следом и вижу, как они лавируют между клумбами. Каролина нетерпеливо ждет, уперевшись рукой в бедро. Я останавливаюсь возле дверей, подальше, и вижу, как Каролина ловит такси. Ей везет куда больше, чем мне, даже с проклятой детской подушкой. Она открывает дверцу и пускает вперед Соню, которая лезет в салон и закрепляет подушку. Уильям забирается в машину, и Соня пристегивает его, проверив ремни на прочность. Каролина наклоняется и что-то говорит водителю, а потом захлопывает дверцы и поднимает руку, чтобы остановить второе такси.

Когда водитель спрашивает, куда ехать, я медлю. Мне нестерпимо думать о возвращении домой, где придется ждать Джека, а потом рассказывать ему о случившемся. И я говорю: «Угол Мэдисон и Восемьдесят пятой».

Я сижу за столом в «Хлебе насущном», и на сей раз здесь нет младенцев, только один маленький мальчик, года на два младше Уильяма. Он ест шоколадный кекс — возможно, безлактозный. Я заказываю кофе с молоком и уже собираюсь попросить клубничный кекс, чтобы успокоиться после ужасной встречи с Каролиной, но затем вдруг заказываю ванильный с шоколадной глазурью. Безлактозный — точь-в-точь как те, что ест Уильям.

— Кофе с соевым молоком? — спрашивает официантка.

— Нет, с обычным.

Она сначала медлит, потом пожимает плечами, будто и так уже провела слишком много времени, разгадывая замысловатые недуги ист-сайдских матрон.

Когда приносят кекс, я слизываю глазурь и откусываю маленький кусочек. Кекс на удивление вкусный, легкий и воздушный, слегка маслянистый, как и следовало ожидать от безлактозного продукта. Уильям был прав — он не такой вкусный, как клубничный. Я задумчиво слизываю глазурь.

Не ожидала, что Уильям расплачется. Он слишком мал для того, чтобы скандал его смутил, — в конце концов, он именно этого добивался. Сам настаивал, чтобы Каролина пришла и спасла его. И вот, когда она обрушилась на меня с праведным негодованием, Уильям расплакался.

Я подзываю официантку.

— Ваш главный кондитер здесь? — спрашиваю я.

— У нас нет главного кондитера, — отвечает он. — Нашу выпечку готовят в пекарне на Лонг-Айленд.

— А хозяин кафе?

— Что-нибудь случилось?

— Нет-нет. Ничего. Все прекрасно. Просто… у меня есть предложение.

Она вздыхает.

— Я позову менеджера.

Менеджер необычайно вежлив, но непреклонен, словно привык иметь дело с людьми, которые считают, что жаловаться — это не право, а обязанность. С людьми, которые не колеблясь пишут язвительные письма директорам компаний и закатывают в переполненных ресторанах дорогостоящие скандалы.

— Чем могу помочь, мэм? У вас проблемы? — спрашивает он с легким европейским акцентом.

— Нет-нет, никаких проблем. Просто у моего пасынка аллергия на молочные продукты. То есть это он так думает, и его мать не позволяет ему их есть. Он любит ваши безлактозные кексы. Но вы отчего-то делаете их только с шоколадной и ванильной глазурью. Почему бы вам не добавить в меню кекс с розовой глазурью?

— А… — отзывается он.

— Потому что он попробовал мой кекс с розовой глазурью, и ему понравилось.

— У него аллергия на молоко, но он ел обычный кекс? — Менеджер взволнован, словно уже представил судебный процесс, слушания, требование обнародовать секретные рецепты, показания экспертов — специалистов по непереносимости лактозы и молочных ферментов.

— На самом деле у него нет аллергии. Он просто думает, что она есть.

— Но вы все же хотите, чтобы он ел безлактозные кексы?

Я бы не стала настаивать, это глупо, но на этом настаивает Каролина.

— Да.

— А…

— Поэтому я подумала, что, возможно, вы бы могли подавать безлактозные кексы с клубничной глазурью…

— Я передам ваши пожелания Клаудио, директору пекарни.

— Спасибо. Большое спасибо.

— Не стоит благодарности, мэм. Приятного аппетита. Я вижу, вы едите безлактозный кекс.

— Да. Просто решила попробовать.

— А…

— Посмотреть, насколько он вкусный. В смысле как обычный кекс.

— И как?

— Нет.

— А.

— Он хороший. Очень. Но… просто не такой.

Менеджер оставляет меня доедать кекс и размышлять о том, как счастлив будет Уильям, если Клаудио примет мою просьбу всерьез и добавит в меню безлактозные кексы с розовой глазурью. Возможно, Уильям так обрадуется, что забудет о случившемся. Он забудет, что мы с ним сделали. Он придет в такой восторг от розового кекса, что забудет, с какой яростью Каролина смотрела на меня. Дай Бог, чтобы кекс оказался настолько вкусным.