Игрушка для бизнесмена - Мария Летова

Она прожигает кожу, как свечной воск и возбуждает так же. Это… сумасшествие…

Прижавшись лбом к моему плечу, Рома хрипло спрашивает:

— Ты пьешь таблетки?

Во всем этом… во всем этом урагане своей жизни, я просто забыла о них! Кажется, еще там, в квартире Марины, я просто о них забыла. Он всегда был осторожен. Всегда думал о “контрацептивах” сам. И раз уж на то пошло, сейчас у меня совершенно точно “безопасные” дни, поэтому вяло отвечаю:

— Да…

Просто, чтобы закрыть эту тему. Я начну их пить, как только мой цикл, черт возьми, восстановится. Прямо сейчас этого мужчины слишком много, чтобы я могла думать о чем-то, кроме него и того, что мое тело примется рыдать, если лишится тепла его тела.

Я безнадежна, и это удручает, поэтому, когда Рома с выдохом отстраняется, не протестую и встаю на дрожащие ноги, оттолкнувшись от дивана руками. Не оглядываясь и прикрывшись своими волосами, тащусь в ванную, переступая через строгие мужские ботинки на пороге комнаты.

Закрыв дверь, упираюсь руками в умывальник и кусаю губы.

Мое отражение выглядит именно так, как и полагается.

Как у женщины, которая только что выбралась из под Романа Геца! На щеках и шее красные пятна, губы набухли, волосы всклокоченные.

Отлично, Юля.

— Что я делаю…

Скоро вернется Ксюша, а в нашей квартире «заблудившийся» миллионер.

Мы не обсуждали, но это и не нужно. Мы обе понимаем, что мужчинам в нашей квартире не место. По крайней мере, без согласования друг с другом.

Горячая вода душа вдруг ощущается, как неподъемная тяжесть. Скопившаяся за неделю усталость наваливается на голову и тело, и мне становится не до того, чтобы бодаться с этим умником, присутствие которого чувствую даже через дверь.

Если он не знает зачем пришел, может проваливать на все четыре стороны, потому что второго раунда не будет.

— Ну уж нет… — хватаю с крючка полотенце, растирая свою порозовевшую кожу.

Оставив волосы собранными в пучок на макушке, возвращаюсь в комнату, бросив косой взгляд на пришельца.

Он занимает собой половину комнаты, и видеть его здесь до трепета непривычно. Расслабленный. Нависнув над маленьким рабочим столом, изучает стопку английских разговорников, которыми тот завален под завязку. Перебирает их пальцами. Голый до пояса и в расстегнутых джинсах, из-под пояса которых торчит широкая резинка фирменных трусов.

С трудом отвожу от нее взгляд, потому что вместе с темной шелковистой дорожкой волос в его трусы убегают изогнутые боковые мышцы пресса.

Поймав мой взгляд на своём животе, берет в руки один из разговорников.

— Как успехи?

Повернувшись спиной, открываю шкаф.

Вдруг смущаюсь тому, что моя война с иностранным языком стала ему известна. Наверное, он родился с уже зашитым в мозги чипом, точно зная, где находится Индонезия и как слово “успех” звучит на всех языках мира.

Посмотрев на Романа, проглатываю предательскую горечь.

Может быть это и не так, но ведь я почти ничего о нем не знаю… Не знаю, откуда у него эти деньги и “откуда” он вообще пришел. Возник в этом городе и в моей жизни. Как он жил там, в своем Ебурге. Есть ли у него семья…

Мне бы хотелось знать, но ведь он никогда не пускал меня дальше своей постели.

Может это глупо, но мне хочется ответить ему тем же.

Глядя на меня исподлобья, опускает глаза на кулак, в котором я сжимаю края полотенца. Скользит ими по моим ногам и возвращается к лицу.

Ему всегда нравилось мое тело. И мое лицо, кажется, тоже. Кажется, это его бзик, которому он без раздумий потакал.

Отвернувшись, сбрасываю на пол полотенце, с запинкой говоря:

— Ю… щуд гоу… — отправляю его восвояси, выхватив из шкафа майку и фланелевые штаны.

Быстро одеваюсь, под праздный вопрос:

— Ты ешь по каким-то особым случаям?

Втянув в себя воздух, разворачиваюсь и складываю на груди руки.

Я не могу пихать в себя еду насильно!

— Я ем каждый день, — сообщаю раздраженно.

— Не похоже, — бросает на стол разговорник, направляясь ко мне.

— У меня все впорядке, — отступив назад, упираюсь лопатками в стену.

Плавно переставляет длинные ноги, обтянутые черными джинсами.

Под густым искусственным светом на его запястьях и руках отчетливо видны дорожки вен. Мощь его тела неизбежно заставляет оживать мое, и если бы я могла привязать его кровати и закрыть кляпом рот, клянусь, развлекалась бы с ним всю ночь напролет!

Вжавшись в стену, поднимаю на него глаза, когда упирается в нее руками рядом с моей головой. Опустив на меня глаза, делает глубокий вдох и выдыхает с таким видом, будто в его голове идет серьезная умственная работа.

— Сегодня я боялся случайно тебя сломать, — сообщает монотонно.

— Не заметила, чтобы у тебя были проблемы, — отвожу глаза, глядя в потолок.

Все что угодно, лишь бы не смотреть на золотые вкрапления его глаз или на рельефную голую грудь, покрытую темными волосками.

От него пахнет сексом, и это тоже большая проблема.

— Тебе нужен врач? — настаивает Рома.

— Мне не нужен врач. И мне не нужен любовник, — пожав плечом, любезно добавляю. — Пихай своей член в кого-нибудь другого.

— Думаешь, я трахаю все, что движется? — усмехается издевательски.

— Нет, — фыркаю я. — Думаю, ты трахаешь только что-то особенное…

Роскошных американок или расфуфыренных француженок, например.

— Тут ты права… — прерывает он мои мысли.

Встретившись с ним глазами, сглатываю, вдруг понимая, как все это звучит.

Его взгляд говорит мне о том, что он тоже это понимает, и не собирается брать свои слова обратно.

Я не считаю себя чем-то особенным! Но он смотрит так, что мое сердце дергается от волнения, а губы перестают кривиться в усмешке. Прежде чем успеваю подумать, запальчиво произношу:

— Он сделал мне предложение. Ну знаешь, такое, от которого только дура откажется…

— Хочешь замуж? — интересуется бархатным голосом.

— По-твоему, только женщины выходят замуж за “деньги”? Я слышала, будто мужчиной тоже женятся на денежных мешках… — бросаю ему в лицо.

Его глаза сужаются, впиваясь в мои.

Чувствую, что это произошло! Я сунула нос на его территорию, а мне, как известно, туда нельзя! Может у них с именитой “наследницей” и не было секса, но это не значит, что его может не быть в принципе. Я не знаю куда он пойдет, когда выйдет за дверь. Он мне не принадлежит. Эта болезненная, как яд, тема, снова просачивается в кровь. Но я скорее умру, чем отведу глаза.