Шанс для динозавра - Александр Громов

На виду всего войска князь опускается на корточки, словно по большой нужде, и щупает почву. Сыро. Но вчера было сырее. Возможно, солнце подсушит грунт к полудню, а если нет, то предстоит еще один потерянный впустую день. Нельзя пускать кавалерию в атаку по раскисшей почве, пусть даже обращенные в поле склоны холмов не особенно круты. Надо ждать.

Краешек солнца показывается над восточным отрогом Желтых гор. Солнечный диск тоже желтый, что сулит теплый день. На небе ни облачка. Быстро отступает утренняя прохлада. Начинают шевелиться сонные насекомые на редких незатоптанных былинках – бесполезные и бессмысленные существа. Но имеет ли смысл это скопище людей, построенных в ровные прямоугольники? Если имеет, то только с их точки зрения. Может быть, кто-то сверху смотрит на них, как они смотрят – если вообще смотрят – на насекомых?

Князь отмахивается от ненужной мысли, как от мухи. Повернувшись к свите, приказывает: людей посадить, нечего им утруждать ноги перетоптыванием на месте, позиции третьей батареи дополнительно укрепить фашинами, а четвертой батарее пристреляться по правому холму. Вдоль фронта скачут посыльные, а доверенный оруженосец Дарут спешит к четвертой батарее, только грязь летит из-под копыт. Молокосос. Хочет полюбоваться работой унганских бомбард. Да разве это работа! Так, проверка инструмента…

Минут через десять на стыке центра и правого фланга вспухает плотное белое облачко порохового дыма, а секунду спустя доносится грохот. Пауза – и еще. И еще. Барини щурит глаза, затем наводит на холм шедевр Тахти Марбакауского – подзорную трубу. Ага, недолеты… Ничего, сейчас артиллеристы поправят прицел… А вот и попадание!

– В самую гущу! – всплескивает руками Гухар Пятый, некогда вассал императора, а ныне вассал унганского князя. Восхищение герцога можно понять: в его-то войсках никогда не водилось ничего подобного новейшей артиллерии Унгана.

Батарея прекращает огонь. Зато начинает отвечать противник – то одна, то другая его бомбарда подпрыгивает вместе с деревянным станком, извергая огонь и дым. Шагах в ста от передовых полков брызгает земля. Князю приносят каменное ядро размером с волейбольный мяч – неказистое, грубо обработанное. Такие ядра заворачивают перед заряжанием в тряпки или туго обматывают веревкой, дабы точно подогнать калибр. Дождавшись усмешки господина, свита начинает отпускать шуточки.

Барини улыбается, но думает о ночном инциденте. Пробравшийся в лагерь неприятельский лазутчик едва не поднял на воздух фуры, набитые пороховыми бочонками. Пусть охрана заколола дерзкого, пусть Барини следует мудрому правилу не класть все яйца в одну корзину, но все равно могла бы выйти большая неприятность. С таким противником, как Глагр, приходится держать ухо востро. Зазеваешься – сожрет. Допустишь ошибку – он вцепится в нее, как клещ, и постарается извлечь из нее максимум пользы для себя.

Бесполезный обстрел прекращается. Армии бездействуют. Солнце взбирается выше, сохнет земля. В небе появляются кучевые облачка, но дождя, похоже, не будет. Ржут лошади – их не поили и не собираются поить до вечера. А людям сегодня, как и вчера, не придется обедать. Потерпят.

Ветерок доносит запахи дотлевающих костров, пота, кожи, лошадиного навоза и человеческих нечистот – обычные запахи военного лагеря. Ревет, мычит и блеет скот, визгливо переругиваются маркитантки. Вот две бабы, не поделив чего-то, яростно таскают друг друга за космы, пронзительно вопя, и нет им дела до того, что князь видит это и слышит. Приказать их высечь, задрав подолы, что ли? Не поможет. Барини остается лишь надеяться на то, что в лагере противника еще меньше порядка. Да так оно, пожалуй, и есть, учитывая сбродность и многочисленность имперского войска…

Унганская армия вдвое меньше, но здесь лучшие. Необученные ополченцы рассеяны по гарнизонам, а феодальные дружины отосланы на войну в Юдонское маркграфство. Но генералы Тригга и Хратт здесь, они нужны.

Припекает. Под дурацким нагрудником ручьи пота проходят насквозь исподнее из ультракевлара, впитываются в расшитый камзол. Жужжат мухи. Течет время.

Князь вновь пробует ладонью почву. Просыхает? Или это только кажется? Когда нервы напряжены, трудно верить самым простым чувствам.

Стараясь не кряхтеть, князь вновь громоздит тяжелое тело на мощные, как столбы, ноги.

– Фьер Дарут! Проскачите вдоль всей линии и передайте приказ артиллеристам: быть готовыми начать обстрел противника. Начнем примерно через час. Сигнал к началу – красный треугольный флажок, поднятый на пике. Все ясно?

– Да, господин! – Оруженосец просиял. – Унган и Гама!

– Езжайте.

«С богом», – хотелось сказать ему, но кто понял бы князя? Святой Гама учит: божественные силы почти никогда не вмешиваются в действия людей, а ценность молитвы заключается в самосовершенствовании молящегося, а вовсе не в надежде выпросить что-либо для себя. Возможно, верховное божество, творец всего сущего, прислушивается к молитвам лишь одного человека – святого Гамы, но разве у него спросишь об этом? Небу не до людей – оно ограничилось установлением общих законов и правил, ведущих к изменению участи души после перерождения.

Все остальное люди должны совершить сами.

* * *

На втором часу бомбардировки маршал Глагр понял: необходимо вмешательство чуда, чтобы ему удалось свести результат сражения хотя бы к ничьей. А ведь обе армии до сих пор стояли на своих позициях, и ни один полк не передвинулся ни на шаг!

Со своего командного пункта, расположенного на неудобном склоне позади линии войск, маршал видел окутанную дымом линию противника и лишь половину своей армии. Второй половине, занявшей позиции на обращенных к неприятелю склонах холмов, приходилось туго.

Сражение началось бомбардировкой, как и предвидел Глагр. Но он не предвидел, что она окажется столь убийственной!

Негодяй Барини прекрасно знал, в чем он сильнее, и на этот раз превзошел сам себя. Грохот унганских бомбард не прекращался ни на минуту, скорострельность удивляла, меткость артиллеристов говорила о хорошей выучке, а пороха и железных – не каменных! – ядер еретик, по-видимому, запас столько, сколько и не снилось ни одному полководцу до него. И пусть его легкие, поставленные на колеса бомбарды посылали куда менее весомые гостинцы, чем снятые с крепостных стен орудия Глагра, пусть! Это не играло серьезной роли. Железное ядро величиной всего с кулак пробивало в плотных рядах пехоты почти такую же просеку, как неподъемный каменный шар.

Расставленные по холмам орудия маршала были сбиты в первые четверть часа. Жужжащие разъяренными шершнями унганские ядра ударяли в людей, убивая и калеча иной раз по пять-семь человек. Переданный на холмы приказ растянуть строй в ширину и глубину принес немного пользы – растягивать было особенно некуда. Покончив с имперской артиллерией и не трогая пока конницу, Барини избивал имперскую пехоту – избивал методично, не неся потерь, как будто не воевал, а исполнял работу с добросовестностью хорошего мастера. Глагр знал: имперские полки не несут чрезмерных потерь, в рукопашной свалке бывает хуже, и Барини при всем желании не сможет лишить имперскую армию численного перевеса одной лишь бомбардировкой, – но страх, страх!.. Страх, закрадывающийся в душу самого опытного и хладнокровного ветерана, когда жужжащий шар летит сквозь строй, словно бы и не замечая людей, шутя разрывая на части тела, с непринужденной легкостью отрывая людям руки, ноги и головы… Второй час гадания: мимо? или в меня?