Лужайки, где пляшут скворечники - Владислав Крапивин

Так подумал он теперь. И через минуту спросил:

— Нитка, а где его похоронили?

— В Ново-Картинске… В общей могиле… Тём, многих ведь… было и не узнать. Да не то, что не узнать, а… Я Кея нашла только по браслету на левой руке. По плетеной «феньке» из черных и оранжевых проводков, я сама ему сплела незадолго до того… Тём, я тогда при этом при всем… при опознании… как-то окаменела. А потом уже, после похорон… меня почти месяц не могли привести в себя. Все чудились эти цинковые столы и… то, что на них. Тём, ты не представляешь…

Он сказал осторожно:

— Я представляю. Я видел…

— Что?.. А, да, конечно… — И Нитка взяла его холодными пальцами за локоть.

Все с той же осторожностью Артем спросил:

— Значит, сейчас ты совсем одна?

— Значит… — шепнула она. От волос ее пахло чем-то хорошим, знакомым.

— И я… Нитка…

— Что, Тём?

— Ты одна, и я один. Мы… будто давно шли друг к другу. Может, судьба?

Он был уверен сейчас, что все говорит и делает абсолютно правильно. Потому что и правда — судьба. А что же еще? Тем более что была в душе и щемящая жалость, и ласковость, и резкая нежность от касания этого тонкого поцарапанного плеча.

Артем решительно прижал ее к себе.

— Нитка…

Она — умница. Не стала бормотать: «Я не знаю… Как же так сразу… Давай подумаем…» Прошептала только:

— Тём, а жить-то где?

— Я найду где. Я знаю. Может, это даже лучше, чем… Ну, ты мне поверь. Идем!

— Ой, Тём! Я не могу! Мне сейчас опять на работу. Во вторую смену.

— Какая вторая смена в наши дни! Когда фабрики неделями стоят без работы!

— А у нас особый заказ, срочный, я же говорила! Мы шьем костюмы для концертных бригад, которые будут выступать на летнем городском празднике. На него приедут иностранцы…

— Опять пир во время чумы!

— Зато обещали заплатить сразу же! А если не приду, уволят…

Артем проводил Нитку до фабричной проходной. Поцеловал решительно, на глазах у всех. Сказал, что завтра в восемь утра придет за ней в общежитие.

— А сейчас я пошел выбирать замок для принцессы.

— Тём… мы там повесим фотографию Кея, ладно? У меня есть большая. Пусть он будет с нами…

— Да, — сказал Артем.

Вот уж не думал он, что так скоро придется вспомнить о предложении старика в панамке. Милейшего Александра Георгиевича. О свободном домике на Пустырях. Но пришлось. И хорошо! Все к лучшему… Только вот куда денешься от этой печали:

Эта печаль будет с ними всегда, с Артемом и Ниткой. Так же, как печаль о маме, о прежних годах. О всем хорошем, что было…

Прежней дорогой Артем вернулся на Пустыри. Был восьмой час, но солнце светило еще вовсю — начало июня. Только тени стали длиннее. И круглая луна стала ярче, отчетливей. А месяц спрятался за крышами пустых цехов.

Среди эстакад и кирпичных будок, под изгибами ржавых трубопроводов, между упавших башенных кранов и опрокинутых вагонеток мирно, нетревожно звенела предвечерняя тишина.

Потом в тишину вплелись ребячьи голоса.

Несколько пацанов — уже не в индейских костюмах, а в обычных штанах и майках — кого-то выслеживали в чащах иван-чая и белоцвета. «Может, гоняют местных зайцев вроде Евсейки», — мелькнуло у Артема.

Ребячьи головы мелькали среди высоких стеблей, листьев и лиловых цветов-свечек. Один из мальчишек звонко скомандовал:

— Вы бегите к ручью, а я покараулю здесь! — и спиной вперед выбрался из зарослей на лужайку с желтым мелкоцветьем. Остановился, не оглянувшись на Артема.

И Артем остановился. Не вздрогнул. Просто подумал с печалью: «Это называется «отражение памяти». В самом деле, бывает так: о ком-то сильно думаешь и вдруг будто встречаешь его. А потом видишь — просто похожий.

Очень похожий. Знакомые пепельные волосы, знакомо растопыренные локти и узкие плечи… Господи, даже футболка та самая, с цифрой «7» на спине. Вдруг он обернется, и…

Артем скомкал в душе нелепую надежду. Сердито сказал себе: «Идиот. Прошло два года».

Если бы даже чудо (вернее, какое-то «сверхчудо»!), то все равно — он был бы уже не такой. Он превратился бы теперь в тощего длинного «тинейджера».

«Уходи», — с тоской попросил его Артем. Мысленно, конечно. Мальчишка попятился, приближаясь к Артему, но не оглядываясь. Остановился. Повел плечами. Постоял и пошел снова в заросли. Он чуть заметно припадал на левую ногу. Артем не выдержал. Не мальчишке, а себе сдавленно сказал:

— Кей…

Тот оглянулся. Обрадовался. И удивился, но не очень:

— Ой, Тём! Как ты сюда попал?

1

Нитка отмывала Кея в глубоком жестяном корыте, которое одолжили соседи. Их, соседей-то, здесь, на Пустырях, оказалось не так уж мало. Нитка с усердием, с частым дыханием мылила густоволосую голову, драила тощую, с острыми кочками позвонков спину. Пузырчатая летучая пена светилась в затененной комнате, как снегопад. Кей повизгивал.

— Ты меня протрешь навылет!

— А как я иначе отскребу двухлетнюю грязь?

— Всего трехнедельную!

— Ты опять? Поговори у меня!

— Ай! Пена в рот…

— Вот и не открывай!

— А будешь спорить — получишь «о-пле-уху», — хмыкнул Артем. Вспомнил первый день знакомства в «Приозерном».

— Вот именно! — И Нитка вылила на брата полведра чистой воды. — Ну-ка, вставай!

Кей опасливо глянул на завешенное окно — нет ли щели между косяком и шторой? Сестры и Артема он, как и раньше, не стеснялся, но знал: рядом с домом крутится любопытная Лёлька, его шестилетняя подружка. Вообще-то он и Лельки не очень стеснялся, но все же не хотел предстать перед ней в таком вот недостойном обличии. Это могло повредить его авторитету, а он привык держать малявку в строгости. Дружба дружбой, а все же он в два раза старше.

Щели не было. Всю ширину окна плотно закрывала пестрая ситцевая скатерть Александра Георгиевича — его подарок к новоселью. Желтые и красные зигзаги светились от сквозных лучей. Когда Кей встал, по его скользкой спине и ногам потекли размытые цветные отсветы. А самое незагорелое место засветилось не хуже оседающей пены. Нитка вылила на него оставшиеся полведра. Суровым вафельным полотенцем (тоже от старика; а где еще взять-то?) принялась вытирать взъерошенную голову и плечи.