Крутые парни не танцуют - Норман Мейлер
Шрифт:
Интервал:
Он ударил снова. Я нырнул вниз, схватил две горсти гравия с обочины и бросил ему в лицо. Ослепленный, он нанес мощнейший удар сверху вниз, но я отскочил в сторону и вложил в свой удар правой всю силу, какая во мне еще оставалась: мою руку словно пронзило молнией, и он упал вместе с монтировкой. Тут я сделал ошибку, пнув его в голову. Это стоило мне большого пальца: похоже, я его сломал. Впрочем, эта новая боль, спасибо ей, удержала меня от того, чтобы размозжить ему монтировкой череп. Подняв железяку, я прохромал через дорогу к фургону. Паук стоял, прислонившись к нему: он держался руками за голову и испускал стоны, и я познал радость исступления. Своим орудием я перебил ему все окна, передние фары, задние фары, а потом, не удовлетворившись этим, попытался оторвать дверцу, но не смог и только свернул петлю.
Паук наблюдал за мной, а под конец сказал:
– Эй, друг, будь человеком. Мне надо к врачу.
– Зачем ты говорил, что я украл у тебя нож? – спросил я.
– Кто-то же украл. У меня новый – ни к черту не годится.
– Он в моей собаке.
– Извини, друг. Я против твоей собаки ничего не имел.
На этой идиотской ноте наш разговор завершился. Я оставил Паука у фургона, аккуратно обошел Студи, чтобы не поддаться соблазну измочалить его монтировкой, опустился на колени около Трюкача, который умер рядом с «порше», своей излюбленной колесницей, и кое-как затащил его здоровой рукой на переднее сиденье.
Потом я поехал к себе.
Описать ли вам благотворные последствия этой битвы? После нее у меня хватило духу отнести оба полиэтиленовых пакета в подвал и положить их в картонную коробку. (Я еще не говорил об этом, но в ближайшие двадцать четыре часа исходящий от них смрад обещал сделаться невыносимым.) Затем я вырыл в саду могилу для пса и похоронил его, управившись со всем этим при помощи одной целой руки и одной целой ноги – благодаря туману земля стала мягкой, – а затем принял душ и лег в постель. Если бы не эта битва на обочине дороги, я ни за что не смог бы заснуть и к утру созрел бы для психиатрической больницы. Теперь же я погрузился в глубокий, поистине мертвый сон и, проснувшись утром, обнаружил в доме своего отца.
Не могу сказать, чтобы хоть одного из нас сильно воодушевило то, как выглядит другой. Мой отец готовил себе растворимый кофе, но, едва увидев меня, отставил кувшин в сторону и тихо присвистнул.
Я кивнул. Я спустился вниз с распухшей ногой, левой рукой, которая не поднималась выше головы, и огромной глыбой льда в груди. О кругах под глазами можно и умолчать.
Однако Дуги выглядел еще хлеще. На его черепе почти не осталось волос, и он заметно потерял в весе. На скулах ярко розовел лихорадочный румянец, напомнивший мне огонь в комнате, где гуляет сквозняк.
Догадка осенила меня мерзостным стылым крылом. Должно быть, он на химиотерапии.
Наверное, он привык к этому быстрому стиранию из взгляда собеседников первоначального отвращения, потому что сказал:
– Да, у меня он самый.
– Где?
Он сделал неопределенный жест.
– Спасибо за телеграмму, – сказал я.
– Знаешь, малец, – отозвался он, – если тебе все равно помочь не могут, лучше держать свои проблемы при себе.
Он выглядел слабым – иначе говоря, не выглядел всесильным. Однако я не мог понять, насколько ему плохо.
– Ты на химиотерапии? – спросил я.
– Бросил несколько дней назад. Уж больно унизительная штука. – Он подошел и слегка обнял меня, не привлекая к себе, точно опасался заразить.
– Есть такой анекдот, – сказал он. – Еврейская семья ждет в вестибюле больницы. Выходит доктор. Этакий довольный стервец с жизнерадостным голосом. Чирикает, как пташка. – Мой отец любил при случае напомнить мне, так же как напоминал моей матери, что его корни в Адовой Кухне[30], и хрен с вами со всеми. Его снобизм неизменно оставался вывернутым наизнанку, поэтому он не упускал возможности продемонстрировать свое презрение к жизни состоятельных людей и медицинскому обслуживанию как ее непременному атрибуту.
Теперь он мог продолжать свой анекдот.
– «У меня, – говорит доктор, – для вас две новости: хорошая и плохая. Плохая – что болезнь вашего отца неизлечима. А хорошая – что это не рак». – «Слава Богу», – говорит семья.
– Так это неизлечимо?
– Да разве кто знает, Тим? Иногда мне сдается, что я догадываюсь, когда схлопотал его. Раз я так близок к источнику, может, найду и средство. Скажу тебе, я терпеть не могу эти таблетки, которыми пичкают врачи. Ненавижу себя за то, что глотаю их.
– Спишь крепко?
– Ну, этим я никогда не мог похвастаться, – сказал он. Потом кивнул. – Малец, я слажу с чем угодно, кроме середины ночи. – Для него это была целая речь. Он оборвал ее. – Что с тобой стряслось? – спросил он.
Я выложил ему все о драке.
– Где ты оставил пса? – спросил он.
– Похоронил в саду.
– Перед тем как лег спать?
– Да.
– Неплохо тебя завели.
Мы просидели на кухне все утро. Когда я приготовил яичницу, мы ненадолго перебрались в гостиную, но мебель Пэтти была не для старого докера, и скоро мы вновь очутились на кухне. Снаружи был очередной серый день, и отец поежился, глядя в окно.
– И чем тебе приглянулось это Богом забытое место? – сказал он. – Тут как зимой на задворках Ирландии.
– А мне правится, – сказал я.
– Да?
– В первый раз я попал сюда после того, как меня вышибли из Экзетера. Помнишь, мы напились?
– А как же. – Приятно было увидеть его улыбку.
– Ну вот, утром ты вернулся в Нью-Йорк, а я решил приехать сюда на лето. Я слышал об этом городе. Он мне сразу понравился, а как-то вечером, через неделю, я заглянул в один клуб с дансингом, недалеко от шоссе. Там была симпатичная девица – я все на нее смотрел, но не подходил. Она была со своей компанией и танцевала. Я просто наблюдал. А когда закрывали, сделал рывок. Прямо подошел к ней на площадке, посмотрел в глаза, она – в мои, и мы вместе отправились к двери. Насрать на этих ее парней. Они только рты поразевали. А мы с девицей пересекли дорогу, зашли в лес, и знаешь, Дуги, я ей влупил. По моей прикидке, с того момента, как я к ней подошел, до того, как заправил, прошло минут семь. До этого дня я и думать не думал, что способен на такое.
Он явно оценил мою историю. Его рука по старой привычке потянулась туда, где должен был стоять стакан с виски, но потом он вспомнил, что там ничего нет.
– Стало быть, тут твоя удача, – сказал он.
– До какой-то степени.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!