Экстрим по праздникам - Марина Серова

— Мне все-таки интересно, что вы здесь забыли? — заговорил Данилин.

Он присел на корточки и курил, стряхивая пепел прямо на пол. Селезнев заснул на ступеньках.

— Какая теперь разница?

— Ну, интересно все-таки. Может, вас кто-нибудь послал?

Но я промолчала. Разговаривать с Данилиным я не желала. И тут с улицы раздался шум машин, и я моментально собралась. Кто-то приехал. Но кто?

— Женька, ты где? — раздался со двора знакомый женский голос. Наташка!

В дом ворвались люди в масках и бронежилетах. Данилин и Селезнев в мгновение ока оказались на полу, в наручниках и возмущенные. Громче всех орал Селезнев:

— Идиоты, вы не тех связали. Гады! По статье уволю! Посажу к чертовой матери!

— Мы еще посмотрим, кто кого уволит… — раздался за моей спиной голос.

Я обернулась. Этого человека я видела по телевизору в передаче, посвященной юбилею прокуратуры.

Селезнев оживился:

— Сергей Анатольевич, вы-то видите, что произошла чудовищная ошибка! Скажите своим остолопам, чтобы меня освободили.

Со двора буквально на руках втащили плачущую и упирающуюся Валюшку. Увидев, что ее приятели лежат на полу, она зарыдала еще сильнее. Парень в маске, державший ее за локоть, обратился к прокурору:

— Вот, Сергей Анатольевич, пыталась перелезть через забор.

Валя запричитала:

— Я тут вообще первый раз, никого не знаю. Познакомилась с этими мужчинами, а они меня сюда пригласили. Мы коньяк выпили, а тут вы. Я испугалась. Вот и все.

Я ни в чем не виновата.

— С вами мы будем позже разговаривать. Отведите их всех в машину, — сказал прокурор.

Только теперь я заметила, что в коридоре и на крыльце стоит человек пятнадцать. Среди толпы я заметила Игоря и подмигнула ему. Он улыбнулся в ответ. Почти у самой двери стояла Наташка и с восхищением смотрела на меня. Я пододвинулась к ней поближе. Она шепнула:

— Ты не представляешь, что ты сделала. За ними весь город гоняется.

Из толпы вышли несколько мужчин.

Один из них обратился ко мне:

— Вы и есть Евгения Охотникова, правильно?

— Правильно. А вы кто?

— Я начальник областного ОБЭПа.

Зовут меня Геннадий Петрович Орлов, — и он протянул мне свое удостоверение. — Я по дороге сюда посмотрел вместе с коллегами одну очень интересную видеозапись.

Правда, концовка у нее какая-то странная.

Плохо видно, но зато все очень хорошо слышно. Отличная пленка. Нам ее любезно предоставил… Олег Герасимов, если я не ошибаюсь.

— Нет, не ошибаетесь. Понравилось кино?

— Не то слово! — радостно произнес Орлов. — Так где эта заветная дверца?

— А вот она, — я показала на дверь за моей спиной.

Семь человек с Наташкой и с Геннадием Петровичем во главе спустились вниз.

Из подвала раздались удивленные возгласы. Наверное, нашли того парня, которого я связала. Через полминуты его вытащили наверх. Увидев меня, он обрадованно закричал:

— Вот она, сволочь! Это она меня там чуть не убила.

Тут он увидел Селезнева с Данилиным и Валюшку, которых как раз выводили во двор, и моментально заткнулся.

Мне предстояла еще беседа с прокурором, поэтому я села на то самое место, где недавно спал Селезнев, и, прикрыв глаза, постаралась расслабиться.

Когда Арсен собирал утреннюю планерку, настроение у меня было странное.

С одной стороны, вроде бы выяснила все, что могла. Но глядя на тех, кто сейчас заходил в кабинет, начинала вдруг сомневаться — не ошиблась ли я.

Планерка началась. Бойко возмущался, Лебедев вытирал лысину, Литвиненко пытался материться, Щербаков тихо страдал от язвы.

Все шло как обычно. В конце Литвиненко спросил:

— А как там насчет этих подделок, мать их?

Арсен посмотрел на меня, и я встала из-за своего стола. Ваш выход, госпожа Охотникова.

— А вот с этим намного интереснее, чем вам кажется, Николай Михайлович.

Позвольте, я вам расскажу все, что мне стало известно за эти несколько дней. Как вы знаете, на тарасовском винно-водочном рынке очень напряженная ситуация, конкуренция бешеная. Этим решил воспользоваться один из вас, чтобы пополнить свой кармашек.

В кабинете воцарилось молчание. Я начала рассказывать все, что раскрыла и что мне удалось собрать воедино за сегодняшнюю ночь, в том числе то, что я узнала в милиции от Игоря, после того как Валя начала давать показания.

* * *

Когда счастливый юный, еще несовершеннолетний, Сашка Лебедев по уши влюбился в Валечку Фролову, он и не подозревал, какие мексиканские страсти бушуют в семье его будущей жены. Ее старший брат Юра был по уши влюблен в первую красавицу двора Вику. А у нее был роман с Баграмом Кечаяном, студентом мединститута. Юра по ночам вздыхал и представлял, как он, именно он, а не этот противный армянин, водит ее на прогулки, дарит цветы, целует. Днем он хоть как-то отвлекался на работе, а вот по ночам ему становилось совсем плохо. Подойти к Вике он не решался, и дело ограничивалось письмами с признаниями в любви, которые девушка выкидывала в мусорное ведро. Длилось это около года. Юра похудел, осунулся и стал походить на изможденного после долгой голодной зимы суслика. Вика же расцветала, и во дворе начали поговаривать о скорой свадьбе. И тут грянул гром.

Однажды вечером, когда Баграм возвращался от Вики, неизвестные жестоко избили его, и парень оказался в больнице.

Около полугода он находился на грани жизни и смерти. Первое время Вика навещала в больнице своего жениха, но со временем стала приходить все реже и реже.

Погрустив для приличия пару месяцев и сделав вывод, что суженый не поправится, она начала жить так, как раньше, то есть встречаться с парнями, ходить с ними в кино, на танцы. О Баграме она вспоминала все меньше и в конце концов совсем о нем забыла. А он тем временем потихонечку шел на поправку. За ним в больнице ухаживала молоденькая медсестра Оля. Днями и ночами она просиживала около не приходящего в себя красавца. Она, конечно, видела, что одно время к нему приходила некая Вика, а потом ходить перестала. Иногда, приходя в сознание, больной звал эту девушку, кричал, а потом опять проваливался в забытье.

Через семь месяцев Баграм вышел из больницы. Он теперь не представлял свою жизнь без милой хрупкой Оленьки, без той, которая спасла ему жизнь. Они везде появлялись вместе, и со временем это узнала Вика. Она не замедлила появиться на пороге квартиры Баграма, прося прощения, объясняя свое поведение чем угодно, только не тем, что происходило на самом деле. Она кричала, плакала, валялась в ногах у Баграма, но тот был совершенно неприступен. В конце концов Вика пригрозила, что если он не бросит «свою крокодилицу», то она покончит жизнь самоубийством и про эту историю узнает весь город.