Лучшие истории любви XX века - Елена Прокофьева

Ирина Одоевцева: «Аня Энгельгардт казалась четырнадцатилетней девочкой не только по внешности, но и по развитию. Очень хорошенькой девочкой, с большими темными глазами и тонкими, прелестными веками. Я никогда ни у кого больше не видела таких век…»

По ее же – Одоевцевой – словам, Николай Степанович считал, что не смог сделать вторую жену счастливой, и утверждала, что он говорил: «А счастье оказалось липовое. Хорошо, нечего сказать, счастье! Аня сидит в Бежецке с Леночкой и Левушкой, свекровью и старой теткой. Скука невообразимая, непролазная. Днем еще ничего. Аня возится с Леночкой, играет с Левушкой – он умный, славный мальчик. Но вечером тоска – хоть на луну вой от тоски. Втроем перед печкой – две старухи и Аня. Они обе шьют себе саваны, – на всякий случай все подготовляют к собственным похоронам. Очень нарядные саваны с мережкой и мелкими складочками. Примеряют их – удобно ли в них лежать? Не жмет ли где? И разговоры, конечно, соответствующие. А Аня вежливо слушает или читает сказки Андерсена. Всегда одни и те же. И плачет по ночам. Единственное развлечение – мой приезд. Но ведь я езжу в Бежецк раз в два месяца, а то и того реже. И не дольше, чем на три дня. Больше не выдерживаю. Аня в каждом письме умоляет взять ее к себе в Петербург. Но и здесь ей будет не сладко. Я привык к холостой жизни… Конечно, нехорошо обижать Аню. Она такая беззащитная, совсем ребенок. Когда-то я мечтал о жене – веселой птице-певунье. А на деле и с птицами-певуньями ничего не выходит, – и вдруг, переменив тон: – Никогда не выходите замуж за поэта – помните – никогда!»

Ирина Одоевцева, хоть и страстно влюбленная в Гумилева, вышла замуж все-таки за поэта – за Георгия Иванова. И уехала за границу вскоре после расстрела Николая Степановича. Ирина осталась в Париже и там написала книгу мемуаров «На берегах Невы», почти полностью посвященную Гумилеву – встречам и разговорам с ним. О Гумилеве она писала восторженно, о его женщинах – с ревностью.

И все же воспоминания Одоевцевой – драгоценный документ. К тому же перед Ахматовой она, хоть и ревнуя, все же преклонялась. Одоевцева писала: «Я увидела Ахматову впервые летом 1918 года в Петербурге на Литейном проспекте. Она шла мне навстречу. Я сразу узнала ее, хотя до этого дня видела ее только на портрете Натана Альтмана. Там она вся состояла из острых углов – углы колен, углы локтей, углы плеч и угол горбинки носа. Я узнала ее, хотя она была мало похожа на свой портрет. Она была лучше, красивее и моложе. И это в первую минуту даже слегка разочаровало меня – ведь я привыкла восхищаться той альтмановской Ахматовой. Но я уже шла за ней, восхищаясь ее стройностью и гибкостью, ее легкой, летящей походкой. Шла с Литейного до Морской, где она, ни разу не обернувшись, исчезла в каком-то подъезде. Я прождала ее больше часа у этого подъезда, но она так и не показалась…»

Незадолго до смерти, в 1987 году, девяностодвухлетняя Ирина Владимировна Одоевцева вернулась в СССР, в Ленинград, чтобы здесь умереть.

Наверное, горем от разлуки с Борисом Анрепом подвигло Анну Ахматову на странный поступок: она стала любовницей Владимира Казимировича Шилейко. Ученый-востоковед, признанный поэт, чей бесспорный талант признавали все его близкие друзья – такие, как Гумилев и Лозинский, Владимир Казимирович оказался при этом человеком с совсем иными жизненными ценностями, нежели те, которых придерживалась Анна. Он был некрасив, патологически ревнив и совершенно не приспособлен к жизни. Анна потом объясняла, что считала его великим ученым, и ей хотелось быть ему, великому, полезной. При этом – она надеялась, что в сожительстве с Шилейко у нее не будет такого соперничества, как с Гумилевым.

Анна переехала к Владимиру Казимировичу и постаралась стать идеальной женой: писала под его диктовку переводы с ассирийского, делала ему подстрочники переводов статей из зарубежных изданий, а еще – пыталась организовать быт, к которому была органически не приспособлена, и даже колола дрова! Шилейко обращался с ней ужасно, буквально держал под замком, запрещал с кем-либо общаться. Но для нее это было словно наваждение. Когда в апреле 1918 года Николай Гумилев вернулся в Петербург, Анна попросила у него развода, чтобы официально выйти замуж за Шилейко. Развод состоялся, и как только Шилейко почувствовал свою полную супружескую волю над Анной, он окончательно распоясался: запретил ей писать стихи, сжигал нераспечатанными все приходящие на ее имя письма. Анна наконец осознала, что живет с безумцем, и не знала, как выбраться из ямы, в которую сама себя загнала.

Спас Анну влюбленный в нее композитор Артур Лурье, который устроил для Шилейко место в санатории – тогда это было очень сложно. А в отсутствие «дракона с плетью», как Анна к тому моменту называла Владимира Казимировича, ей удалось поступить на службу в библиотеку Агрономического института, где давали казенную квартиру и дрова. Когда Шилейко вернулся из санатория, Анна твердо потребовала, чтобы Владимир Казимирович переехал к ней. Или они расстанутся. Возвращаться в его квартиру-тюрьму она не желала. Теперь Шилейко уже не мог вести себя, как ему заблагорассудится, что и послужило поводом для их разрыва в 1921 году.

И самое невероятное во всей истории с Шилейко: когда Ахматова захотела официального развода, оказалось, что брак зарегистрирован не был! В 20-е годы это делалось просто – записью в домовой книге. Шилейко солгал Анне, будто сделал эту запись. Но когда Лурье, продолжавший помогать Анне, пошел в домком проверить – оказалось, что записи нет.

Ирина Одоевцева

После разрыва с Шилейко Анна некоторое время жила у Ольги Глебовой-Судейкиной, бывшей жены художника Сергея Судейкина, основателя знаменитого декадентского кабака «Бродячая собака». Глубина и доверительность дружбы между Анной и Ольгой даже дали повод для подозрений, и по сей день время от времени пишут о якобы «романе», случившемся между ними. Ахматова действительно поэтически воспевала Олечку Глебову-Судейкину – красавицу, танцовщицу, умную женщину, тонко разбиравшуюся в искусстве, с одного взгляда определявшую любого автора эпохи Возрождения, что Ахматову в ней бесконечно восхищало! Но никаких романов с женщинами у Ахматовой не было, что бы ни пытались приписать ей нынешние любители пикантных разоблачений. Более того, у Ольги Глебовой-Судейкиной как раз в тот период начались отношения с Артуром Лурье, который приходил в ее квартиру, чтобы навестить Анну. Завоевать сердце Ахматовой ему не удалось, а вот с Глебовой-Судейкиной сложилось: когда Лурье уехал в эмиграцию, Ольга последовала за ним.

Анну Ахматову ожидали новые утраты.

7 августа 1921 года умер Александр Блок.

На его похоронах Анна узнала, что Николай Гумилев арестован как заговорщик против новой власти…

В тюрьму с собой Гумилев взял Евангелие и Гомера. Он вел себя невозмутимо и спокойно и во время ареста, и во время допросов. Хотя он был страстным монархистом, все же ни в какой контрреволюционной организации Николай Степанович не состоял.

Максим Горький верил в его невиновность, лично умолял Ленина спасти хотя бы Гумилева. Ленин пообещал. А 25 августа 1921 года Гумилева и всех прочих «заговорщиков» расстреляли на Охтинском пустыре. Друзья и ученики Николая Степановича пытались выяснить хоть какие-то подробности и разыскали садовника, жившего неподалеку от места казни, и тот поведал, как всю партию обреченных поставили в один ряд, как некоторые женщины и даже мужчины плакали, падали на колени, умоляли о пощаде… А Гумилев до последней минуты стоял прямо и неподвижно, глядя поверх голов своих палачей.