Здесь все взрослые - Эмма Страуб

– Ты гей? – Сердце Сесилии заколотилось, она вздрогнула от своего вопроса.

Вот это выстрел, среди всего этого великолепия, яркого солнца и свежего воздуха.

Август поднял голову. Такого вопроса он явно не ожидал.

– Тебе это кто-то сказал?

– Девочка спросила, из Парадного расчета. Семиклассница с веснушками. Я ответила, что не знаю. – Сесилия закрыла глаза, ее решимость растаяла с первой же попытки. – Если не хочешь, можешь не отвечать.

Август застегнул рюкзак на молнию, закинул за плечи. Прядь волос попала под лямку, он мягко ее высвободил.

– Меня давно об этом спрашивают. Какое-то время я думал, что так и есть. Но ответ – нет.

Резко взвизгнули тормоза – какой-то парнишка едва успел остановить машину перед светофором. Как дети вообще доживают до взрослого возраста, просто чудо.

– У меня в лагере есть подруга, она трансгендер, знаешь, что это? – Август говорил негромко.

Он выпрямился, подошел на шаг ближе, чтобы она хорошо его слышала.

Сесилия кивнула. В школе в Бруклине несколько ребят просили учителей называть их не «он», а «она», ее друзей среди них не было, так, просто любопытно. Она уставилась перед собой – густые деревья, пурпурное небо, ряды птичек на проводах. Это очень важный момент. Только без облома, сказала она себе. Не вздумай повторить ошибку. Потеряешь единственного друга. Никакого нажима. Никакого удивления или наезда.

– Трансгендер – когда ты родился в теле, которое не совпадает с тем, что у тебя в голове. Моя подруга родилась мальчиком, все и считали, что она мальчик, но в душе она всегда знала, что она – девочка. Всегда, понимаешь? Еще в садике. Всегда знала, что она – девочка. – Август перенес центр тяжести с одной ноги на другую.

Тоже нервничает. Из школы, шагах в пятидесяти, вывалилась стайка ребят, они громко смеялись. Голоса эхом отражались от деревьев.

– Понятно, – сказала Сесилия. – Она.

– Она, – подтвердил Август. – Именно так. Рассказать об этом нелегко, поэтому она молчит. Знает кое-кто в лагере да родители. Пока так.

Сесилия тоже подвинулась и встала вровень с ним, а не друг напротив друга, ее бедро коснулось его бедра, они смотрели вперед, словно заявляя: в этом пространстве мы вместе, заодно, луч света в царстве Сидни Фогельманов. Локти тоже соприкоснулись, две точки в темноте.

– Видно, она близкий тебе человек.

– Очень близкий, – подтвердил Август полушепотом.

– Совсем близкий? – прошептала Сесилия. – Как лучшая подруга? Эмили?

– Ближе, чем Эмили. Это моя плоть и кровь. – Голос Августа был едва слышен.

– Как ее зовут? Имя у нее есть?

Говорят, что нет ни прошлого, ни будущего. Есть. Просто они не совпадают по времени. Прошлое – вот оно, смотри на него, если хочешь. Но фокус в том, что свое прошлое ты всегда видишь по-разному, и для двух людей оно всегда разное. Каждый видит мир своими глазами, через призму того, что произошло с ним до этой минуты. Да и в настоящем попробуй разберись.

– Робин, – произнес Август. – Это мое среднее имя. И туда, и сюда. В смысле, имя и мужское, и женское.

– Рада познакомиться, Робин, – сказала Сесилия. – Никому не скажу, клянусь. Никому на свете, пока буду жива, пока ты не разрешишь.

Это важно, пусть Август это знает, пусть Робин знает. Раскрывать чужие тайны – больше никогда и ни за что. Ни подружкам, ни бабушке, никому. Сесилия чуть склонилась вбок, их головы коснулись. Видно, не ей одной хочется промотать ленту жизни вперед. Наверное, промчаться сквозь пространство в ту или другую сторону хочется каждому, главное, найти людей, которым с тобой по пути, чтобы с кем-то вместе. Из-за угла выехал автобус, описал круг, забрать детей после внеклассных занятий, водитель призывно нажала на гудок – я здесь, я вас жду. Сесилии подумалось, что громкий сигнал тревоги должен звучать всякий раз, когда школьник говорит, думает или делает что-то очень важное, от чего изменится вся его жизнь, о чем он будет вспоминать все свое взрослое существование. Всякий раз, когда шар в боулинге тяжелым накатом начинает свое движение. Но тогда бить в этот набат придется без передышки, целыми днями, и учиться будет просто некогда.

Барбара была квакером, отпевание назначили в Приходе друзей Клэпхэмской долины, и там же, в подвальном помещении, – поминки. Астрид потащила с собой Портер и Сесилию, пообещав потом сводить их в кино, они взяли с собой домашнюю карамель, печенье и салаты с загадочной розовой заправкой – в церковных подвалах, независимо от вероисповедания, Астрид всегда угощали именно этим. В церкви к ним собиралась примкнуть Берди. Астрид из-за этого нервничала. Она и Берди были вместе в тысяче мест – в магазинах, в кино, во всех ресторанах города, в химчистке, в книжном магазине, в саду, в «Херон медоуз». В Клэпхэме и близлежащих городах пары геев и лесбиянок отнюдь не редкость, многие, как Берди и она, дожили до седых волос, эти пары завтракали в «Спиро», спорили о покупке нового шланга в хозяйственном магазине Фрэнка, рассматривали книги в магазине Сьюзен – занимались тем, что составляет каждодневную жизнь любого из нас. Однако тут дело обстояло иначе, тут был серьезный повод, люди держат своих супругов за руки и думают о том, как пройдут их собственные похороны. И Астрид нервничала.

– Кто такие квакеры? – спросила Сесилия негромко, когда они открыли дверь из легкого дерева. – В смысле, что им уготовано – рай или ад?

Портер пожала плечами.

– Наверное, их религия – делай для других. Рай или ад тут ни при чем.

– Рай! – воскликнула Астрид. – Почему не верить в рай? Абсурд, конечно, но разве вся наша жизнь – не абсурд? Рай – это пустыня, так? То, что ты получаешь после праведной жизни?

– Ты веришь в рай, мама? – Портер застыла на месте. – Серьезно? В ангелов?

По ту сторону двери большая толпа уже растеклась по всем церковным скамьям. Помещение довольно простое, окна с красными, желтыми и зелеными ромбовидными витражами. Наверное, так выглядят дошкольные заведения в Швеции, подумалось Портер. Тусклые, подсвеченные солнцем.

– Нет, не в буквальном смысле, – ответила Астрид. – Но я не атеист. Мои прародители уехали из своей страны в поисках свободы. – Она закатила глаза. – Конечно, Барбара верила, что люди творят добро во имя господа. Боже, я просто цитирую рождественскую песню!

Неподалеку от входа принимал соболезнования Боб Бейкер. Рядом с ним – похожая на Барбару женщина, с пером в завитых светлых волосах, букли спадали на щеки, как у ведущей на каком-нибудь сетевом телевидении – женщина явно сформировала свой образ в восьмидесятые и не желала с ним расставаться, и плевать ей, кто что подумает.

Астрид покачала головой.

– Это сестра.

– Сестра Барбары? – уточнила Портер. – Она здесь живет?