Похищение - Джоди Пиколт

— Зачем Софи красит кактус?

Делия пожимает плечами.

— Он захотел стать розовым.

— Вот как! — Я присаживаюсь на корточки возле дочери. — И кто это тебе сказал?

— Ну, кто-кто… — протягивает Софи с той тоской, на какую способны только четырехлетние дети. — Магдалена.

— Магдалена?

— Кактус. — Она указывает на растущий в нескольких футах цереус. — Это Руфус, а тот маленький, с белой бородкой, Папа Джо.

Я испытующе смотрю на Рутэнн.

— Это вы дали кактусам имена?

— Конечно, нет! Их родители. — Она подмигивает мне. — В доме есть чай со льдом. Угощайся.

В поисках хотя бы чистой банки из-под варенья я довольно долго брожу среди всевозможных шкафчиков, забитых пуговицами, бусинками и связками сушеных трав, перетянутых лентами сыромятной кожи. Кувшин с чаем обнаруживается на столе. Я набираю полный стакан и уже собираюсь отпить, когда звонит телефон. Трубку я нахожу под гроздью коричневых бананов.

— Алло?

— Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Рутэнн Масавистиву.

— Одну секунду. А кто ее беспокоит?

— Ее беспокоят из онкологического центра «Виргиния Пайпер».

Онкологический центр? Я выхожу на крыльцо.

— Рутэнн, вас к телефону.

Она помогает Софи проникнуть кисточкой в узкую подмышку кактуса.

— Спроси, что им нужно, Сикьятаво. Я занята с нашим маленьким Пикассо.

— Мне кажется, вам лучше самой поговорить с ними.

Вручив кисть Софи, она заходит в трейлер и захлопывает сетчатую дверь. Я даю ей трубку.

— Это из больницы, — тихо говорю я.

Рутэнн долго молча смотрит на меня.

— Вы ошиблись номером! — наконец рявкает она в трубку и жмет кнопку «отбой».

Я уверен, что она сама не заметила, как прикрыла левую грудь рукой, словно птица крылом.

Полагаю, у нас у всех есть свои секреты.

Она смотрит на меня, пока я не наклоняю голову — едва заметно, — тем самым обещая ее не выдать. Когда телефон звонит снова, она наклоняется и выдергивает шнур из розетки.

— Ошиблись номером, — повторяет она.

— Ага, — соглашаюсь я. — Со мной такое происходит постоянно.

В железнодорожном парке МакКормик уже довольно малолюдно, когда мы наконец туда добираемся, а успеваем мы только к заходу солнца. Обширная зона отдыха, включающая в себя игровую площадку, карусель и миниатюрный паровоз, обычно привлекает ребятню детсадовского возраста. Делия пригласила Фица, а я — Рутэнн. Она и здесь достает из необъятной сумки свой заношенный плащ и разворачивает бурную торговлю среди уставших матерей.

Фиц с Делией ведут Софи на карусель, я остаюсь за разметкой. Софи мигом седлает белую лошадь с изогнутой шеей.

— Давай сюда! — кричит мне Фиц. — Что ты теряешь?

— Чувство собственного достоинства!

Фиц громоздится на розового пони.

— Парень, который не сомневается в своем мужском начале, не станет сидеть в сторонке, как последний неудачник.

Я смеюсь.

— Ну да. Подержать твою сумочку, пока ты объезжаешь пони?

Делия пытается пристегнуть Софи, но та не дается.

— Больше никто не пристегивается! — ноет она.

Делия выбирает черного жеребца возле Фица. Я слушаю, как играет музыка. Карусель начинает мелко вибрировать.

Я не признаюсь в этом никому, но карусели пугают меня до смерти. Эта жуткая мелодия на каллиопе![23]И эти гримасы боли на лошадиных мордах: безумные закатившиеся глаза, оскаленные желтые зубы, напрягшиеся тела… Когда карусель делает полный оборот, в зеркальном столбе в центре мигает огонек. Софи появляется в поле зрения и машет мне рукой. У нее за спиной Делия и Фиц, с деланной натугой подавшись вперед, изображают жокеев.

Прыщавый подросток, управляющий механизмом, дергает за рычаг, и платформа карусели, сопя и посвистывая, тормозит. Софи наклоняется, чтобы погладить гипсовую гриву, за ней появляются Фиц и Делия. Упершись в стремена, они держатся за латунное кольцо и смеются. Под крышей карусели протянута стальная труба, поднимающая одну лошадь, когда другая опускается. Кажется, будто они движутся порознь, когда на самом деле движутся вместе.

Через два дня я оказываюсь в офисе шерифа Джека, главы пенитенциарной системы округа Мэрикопа, по совместительству — главного медиа-маньяка в штате. Личность эта настолько яркая, что может забросить полицейскую карьеру и работать в ночном клубе стробоскопом. Все, что я о нем слышал, к сожалению, оказывается правдой: он действительно держит на рабочем столе плевательницу (и не стесняется использовать ее по назначению), на стенах его кабинета развешаны фотографии со всеми ныне живущими президентами-республиканцами, а обедает он и впрямь бутербродом с колбасой, как и его арестанты.

— Я правильно вас понял? — Даже его колючие усы сияют несвоевременным восторгом. — Ваш клиент не хочет вас видеть?

— Именно, сэр, — подтверждаю я.

— Но вы не потерпите, так сказать, отказа?

Я смущенно ерзаю на стуле.

— Боюсь, не потерплю, сэр.

— И сержант Конкэннон уверяет, что вы… — Он смотрит в лежащую на столе бумажку. — …пытались умаслить ее, чтобы получить доступ в камеру. — Он поднимает глаза. — Умаслить?

— Она очень красивая женщина, — говорю я, сглатывая ком в горле.

— Она чертовски хороший офицер, но красоты в ней не больше, чем в ослиной заднице. Менее терпимый начальник счел бы это сексуальным домогательством.

Вот этого еще мне не хватало — чтобы шериф Джек позвонил судье Ноублу и обсудил с ним мое поведение!

— Сэр, — говорю я, — я, признаюсь, нахожу женщин бальзаковского возраста привлекательными. Особенно таких. Они как неограненные алмазы.

— Сержант Конкэннон — это алмаз, которому еще далеко до огранки: углероды бурлят. Придумай что-нибудь получше, сынок.

— А я случайно не упоминал о своем друге, который работает в крупнейшей газете штата Нью-Гэмпшир? Он бы с радостью написал о вас статью. — Если придется, я заплачу Фицу. Отдам все свои сбережения до копейки.

Шериф Джек раскатисто хохочет.

— Ты мне нравишься, Тэлкотт.

Я вежливо улыбаюсь.

— Так что насчет моего клиента, сэр?

— Шериф Джек, — поправляет он. — А что насчет него?

— Если бы меня отвели к нему в камеру и оставили нас наедине хотя бы на пять минут, я бы, пожалуй, смог убедить его продолжить общение со мной. Это в его же интересах.