Crysis. Легион - Питер Уоттс

Роджер, представляешь: я их вытащил! Четырех морпехов, пару пожарных, с полдюжины гражданских. Всего меньше двух десятков – а сколько сгорело заживо, мать честная… Пока ходил, потерял счет трупам, а ведь я далеко не все обошел. Но ведь я спас людей, пусть мало, но спас, я их вывел!

Когда привыкнешь, и мертвецом быть не так плохо – даже есть чему радоваться.

Но радость моя недолговечна. Конечно, приятно разнообразия ради спасать жизни, а не пресекать, – но даже и это не заполнит пустоты внутри.

Да я не ною, это ж не метафора – оно и в самом деле так.

Думаешь, я не догадался? Ну да, да, в церкви Троицы до меня не сразу дошло, но с тех пор хватило времени поразмыслить и расставить все по местам. Немудрено – у меня теперь стало куда больше того, чем можно думать, и знаешь, что я вспомнил? Медики-технари в подвале говорили: у меня сердца нет.

Обидно, да?

Я расскажу тебе еще кое-что: осьминожки выцелили меня точно в грудь, когда я в Бэттери-парк забежал. Хорошо помню: я тогда не сомневался, завалило насмерть, я подыхаю. Помню, Пророк тащит меня через поле боя, прячет на складе, вылезает из комбинезона и застегивает эту штуку на мне. Ведь на это все нужна куча времени! Когда меня завалили, еще не рассвело, а очнулся я за полдень.

Скажи, Роджер, неужто столько времени можно протянуть с неработающим сердцем? Я б не смог, это точно. Как меня не искромсало тогда, но старый верный кровогон еще тикал вовсю. Без него – никуда. А через полдня меня сканируют в Троице, и сердца – оп-ля – уже нету!

Может, сердцем-то и не ограничилось. Может, у меня и легких нет. А как начет требухи? Кишок всяких? Сколько настоящего меня осталось? Может, я просто оболочка из мускулов и костей, а внутри – пустота? Поставь «молнию» спереди, и будет куча места, куда барахло прятать.

Роджер, знаешь, что с моими потрохами сделалось? А-а, вижу, боссы тебе не сказали, совсем они просвещать тебя не хотят, нехорошие. Так вот, потроха мои у-ти-ли-зи-ро-ва-лись. Даже волшебный комбинезончик всего не может. Это чудо нанотехники делает кости из крови и вино из воды, но с чего-то ему надо начинать, сечешь? Сырье нужно. Материал из ниоткуда не наколдуешь.

Как я понимаю это дерьмо, чинить надо было много, а кирпичиков с цементом не хватало, и потому умная машинка отыскала компромисс. Скушала сердечко ради починки мозгов. Дырки-то заделать и сосуды заштопать – проще простого. Когда крайнетовский нанокомбинезон-2.0 берется за дело, бедняге Алькатрасу не нужна куча телесных труб и насосов. Но центральную нервную не тронь, это совсем другой коленкор. Ее затронешь, и Алькатраса не останется, некому станет мозг компостировать. Поэтому магический комбинезончик и принялся выедать меня изнутри, используя лишнюю биомассу для починки важных систем – по его мнению, важных. Может, оно еще продолжается и не остановится, пока не останутся лишь мозги с глазами плюс куча болтающихся снизу нервов.

Да, конечно, это, наверное, и не потребуется. Но ведь у Н-2 могут быть и другие причины, и починка моей тушки – не единственная его цель. Н-2 – штука ревнивая, а его уже бортанули однажды. Пророку пришлось в прямом смысле выдрать Н-2 из своего тела. Пророк мозги себе вышиб, чтобы выдрать Н-2 из них, избавиться от гребаной скорлупы. Может, Н-2 не хочет второй раз пройти через такое. Может, он меня точит и подгрызает, чтоб я никогда не смог уйти…

А-а, по-твоему, я заливаю? По-твоему, Н-2 – просто машина, и точка? Роджер, скажи мне, ты когда-нибудь видел машину, способную проделать то, что делает Н-2? Ты понимаешь, как она работает? Я гарантирую: даже Джейкоб Харгрив почти ни хрена в ней не понимает, а ведь он ее спиратил.

Я злюсь?

Да с чего бы мне? Ведь подумай: в конце-то концов, я живой – ну или не такой мертвый, каким мог бы стать. Если прикинуть плюсы и минусы, я в изрядном выигрыше. И вообще, Роджер: глупость ты спросил, бессмыслицу. Мог бы уже понять: для штуки, способной превращать сердца в мозги, стереть из них злость проще простого.

И вот я наконец на Центральном вокзале. Но побездельничать мне не позволили.

От библиотеки мы народ довели: организовали конвой прямо от главного входа и покатили по Сорок второй. Конечно, цефы не спали – ну так мы к ним давно привыкли. Научились справляться. Весь путь перестрелка шла, но хордовые в кои-то веки нос утерли: подходим к Центральному, за нами чертова прорва мин, за минами – защитный периметр. В общем, вокруг вокзала мы – короли.

Жаль, цефам про это никто не сказал.

Оказывается, у осьминожек есть артиллерия или что-то очень на артиллерию похожее. На западных подходах к вокзалу просто дождь из мин. Мы бежим, увертываемся, прячемся, потом орем, чтоб не пристрелили свои же. Параноиков, готовых лупить по всему движущемуся, везде хватает. Приходится убеждать: мы свои, на одной стороне с вами. Наконец заползаем в безопасное укрытие, тянемся к дезинфекционному коридору. После я даже и присесть не успеваю – является штаб-сержант по имени Ранье и вежливо просит убираться. Оказывается, Барклай решил выкурить цефовских бомбардиров, решил небоскреб на них уронить или, по крайней мере, перекрыть линию стрельбы. Но план ушел вразнос: кто-то сдернул предохранители, программу на зарядах нужно переустанавливать вручную, а парень из «Эхо-15», посланный сделать дело, валяется на другой стороне улицы – полноги оторвало. Ранье осведомляется, не мог бы я сходить и переустановить заряды.

Нет, ну, сержант морпехов не так уж вежлив, металла в голосе достаточно, чтоб я понял: не просьба это – приказ.

Знаешь, Роджер, про любимую поговорку сержантов из учебки для новичков? Любят они орать: «В могиле отдохнешь!»

Полная ж херня, правда?

Я опять снаружи, усталый день отошел, и настала радость влюбленных. Ранье сама любезность: даже связался с «Эхо-15» и предупредил, попросил по мне не стрелять.

Роджер, ты не поверишь: прогулка по Парк-авеню – без малого прекрасна. Небо светится, закатный багрянец – кровь, подсвеченная ало-желтым, над горизонтом висит полукруг луны. Я иду вдоль выведенной на поверхность линии метро, и вид оттуда просто чудесный. Цефовские снаряды мчатся над головой, словно новорожденные кометы, освещая окрестности бело-голубым лучезарным сиянием. Парочка из них врезается в Метлайф-билдинг сразу за вокзалом, из разрывов вылетают ветвистые молнии разрядов – точно огни Святого Эльма тысяч на пятьдесят вольт.

Проблема одна: если цефы и получили вежливое предупреждение сержанта Ренье и просьбу в меня не стрелять, то дружно на это начхали. Сразу за нашим периметром начинается их зона, их периметр, и он тесный донельзя – аж по швам трещит. Пока я продирался там, исполнился глубочайшего уважения к «Эхо-15» – черта лысого я б прошел здесь без невидимости.

Ребят из «Эха» я нахожу, прикончив с десяток осьминожек и проползя несколько кварталов вдоль Парк-авеню. Парни сидят в изрешеченной забегаловке и наводят меня на их подрывника Торреса, застрявшего на пятом этаже отеля за три дома оттуда. Когда нахожу Торреса, он еще держится за детонатор, валяясь на полу среди рассыпанных патронов и капсюлей, по соседству с парой пулеметов «брен». Выглядит он как единственный выживший после угарной высокооктановой вечеринки с девочками и дурью.