Печать Медичи - Тереза Бреслин

Я готовлю пищу и выполняю другую домашнюю работу, а совсем недавно, с тех пор как дядя обнаружил, что я умею считать и вполне прилично писать, он допустил меня к своей бухгалтерии. Дядя — суровый, набожный, строго соблюдающий посты человек, и он не терпит праздности и не любит всякую мишуру. В этом доме редко услышишь смех, брат стал совсем замкнутым и мрачным. Иногда я подумываю о том, чтобы уйти в монастырь, где я, возможно, была бы гораздо счастливее, чем здесь. Но хотя монахини в Мельте были довольны своей участью, мне самой не хотелось бы навсегда отгородиться от мира. Пусть в дядином доме никто не одевается ярко, сама мысль о том, что я никогда уже не смогу надеть красивого платья или показать свои волосы, кажется мне непереносимой. Как я мечтаю получить весточку от тебя, Маттео, и узнать, как ты поживаешь! Я так боюсь, что с тобой случилось что-то ужасное!

Элизабетта"

Поднеся бумагу к глазам, я принялся изучать завитки букв, означавшие ее имя. Она была несчастна. Я чувствовал это!

И если первое письмо заставило меня летать от радости, то это повергло меня в уныние.

Я развернул третье письмо, вызвавшее во мне совсем другое чувство. Когда Левый Писец читал мне его вслух, он прервал чтение и на мгновение взглянул на меня, прежде чем продолжить.

"Мой дорогой Маттео!

Посыльный, которому я вручаю это письмо, заверяет меня, что ты обязательно его получишь, однако как я могу знать это наверняка? Поэтому я решила поручить свое письмо Россане. Поскольку я не знаю, какой святой отвечает за доставку писем, да и есть ли такой вообще, я попрошу свою дорогую сестру, пребывающую сейчас на небесах в окружении ангелов, в чем я абсолютно уверена, проследить за тем, чтобы это письмо непременно попало в твои руки. Маттео, я часто думаю о ней и о тебе. Здесь неподалеку протекает небольшая речушка, и я иногда хожу туда, чтобы посидеть тихонько на берегу под сенью плакучей ивы. Иногда я воображаю себе, что Россана жива, что она рядом со мной, и делюсь с нею своими секретами, как мы обычно делали, когда были совсем маленькими. Она не отвечает, но мне кажется, что в шуршании листьев я слышу ее голос, и я верю, что душа ее где-то недалеко.

Я вспоминаю наше детство, проведенное в Переле, и понимаю, что те дни были самым счастливым временем моей жизни на этой земле.

Остаюсь с молитвой о тебе, твоя сестра и подруга

Элизабетта"

Я отложил это письмо и вытащил четвертое, и последнее.

Это было письмо, которое мне не удалось перехватить и которое хозяин вручил мне нынче перед закатом. Письмо, которое я носил к Левому Писцу всего час назад и отдал последние деньги за то, чтобы он прочел его мне.

"Маттео, мальчику-слуге в доме Леонардо да Винчи, во Флоренции

Дорогой Маттео!

Снова пишу тебе, несмотря на то что не получила ответа на свои предыдущие письма и не знаю, напрасно ли затрачены на их написание время и деньги и буду ли я писать впредь.

Если ты получишь это письмо и если у тебя будет хотя бы малейшая возможность послать мне в ответ хоть слово о том, что с тобой все хорошо, я буду несказанно рада.

Я больше не буду тратить дядины деньги и бумагу на безответные письма, пока не получу от тебя ответа. Боюсь, что ты или не получаешь мои письма, или же не хочешь, чтобы я тебе писала. Поэтому если я не получу от тебя письма, то больше писать не стану. И все же надеюсь, что это письмо доберется до тебя и найдет тебя в полном здравии.

Элизабетта дель Орте,

в доме Таддео да Граделла, июнь 1505 г."

Точно камень сдавил мое сердце. Я не получу больше ни строчки от нее, пока сам не напишу ей! И она будет думать, что я умер или что я знать не желаю ни ее, ни Паоло. Я снова посмотрел на письма. Начав читать их с самого начала, я произносил вслух фразы, которые знал наизусть. Я считал слова, пока не добрался до слова «Россана». Произнеся это имя вслух, я обвел пальцем начертание имени. Моя память была так же тесно связана с сестрой Элизабетты, как обе они были связаны при зачатии. Их шепот и смех был подобен журчанию реки в ущелье под скалой, на которой стояла крепость их отца. Закрыв лицо руками, я бросился на тюфяк.

Мне так хотелось ответить Элизабетте! Но у меня не было денег, чтобы заплатить писцу за это. Ведь за мою работу не полагалось жалованья. У Фелипе имелся открытый счет во многих лавках и мастерских, и я мог им пользоваться. Если мне нужно было постричься или вырвать зуб, я шел к цирюльнику, а тот посылал счет в дом да Винчи. И если мне нужны были новые штаны или башмаки, я мог отправиться прямиком к портному или сапожнику. Если я бывал нездоров, то ходил в аптеку. У меня были и пища, и кров над головой. «Живых» денег мне не давали, но мне удалось устроиться лучше, чем многим другим слугам. Семьи некоторых учеников платили Фелипе за возможность обучения их чад в мастерской Леонардо да Винчи. Несколько грошей, заработанных мною раньше, попали ко мне благодаря доброте торговца шелком.

Но теперь у меня не осталось ни гроша. И мне нечем было заплатить писцу за письмо к Элизабетте.

Я снова пробежался по письмам пальцами. Нашел букву «Э» в слове «Элизабетта» и «М» в слове «Маттео». У меня не было таланта к рисованию и письму. Мне часто приходилось наблюдать, как хозяин делает рисунок всего несколькими искусными штрихами. Как-то однажды я взял в руку кусок угля и попытался подражать ему, но результат был столь ужасен, что я тут же швырнул бумагу в огонь, пока кто-нибудь ее не увидел. К рисованию у меня не было никакого таланта. И я знал, что больше никогда не буду рисовать, потому что боялся снова потерпеть неудачу. Мне нравилось делать то, что я делаю, потому что это я делал хорошо. Это мне было интересно, к тому же ко мне по-доброму относились и сытно кормили. До сих пор у меня не было никакой нужды в овладении искусством пера. И только теперь я начал понимать, насколько лучше было бы, если бы я умел это делать сам.

Действительно ли это так трудно — научиться читать и писать?

— Кем бы ты хотел стать, Маттео?

Перестав подметать пол, я взглянул на Фелипе, который сидел за большим обеденным столом и пересчитывал кучки монет, лежавшие перед ним. Он разбирался с квартальными счетами наших поставщиков, которые как раз сегодня должны были прийти за своими деньгами.

— Я счастлив быть тем, кто я есть, — ответил я и принялся махать метлой с большим усердием, чтобы быстрее освободиться и получить какое-то другое поручение.

Мне не хотелось торчать в комнате, рискуя нарваться на еще одну нравоучительную лекцию. Как-то раз, примерно месяц спустя после того, как хозяин заговорил со мной о погрешностях моего образования, Грациано отвел меня в сторонку и тихо сказал, что мог бы позаниматься со мной чтением. Но я подумал о том унижении, которое ожидало бы меня в том случае, если бы кто-нибудь узнал, что я неграмотен. Тогда Салаи и другие подмастерья просто со свету сжили бы меня своими насмешками. Поэтому я отказался говорить на эту тему. Грациано пожал плечами и оставил меня в покое. Но разговор с Фелипе, скорее всего, оказался бы куда менее приятным.