Расслабься, крошка! - Георгий Ланской

Дверь открылась.

Вадим подошел к бортику и посмотрел на нее.

Марина взвизгнула, прикрылась рукой и плеснула в него водой:

— Что ты тут делаешь?! Убирайся! Ашот! Ашот!

Вадим все не уходил и неприятно улыбался.

От ужаса Марина перестала перебирать ногами, хлебнула воды и закашлялась.

Только после этого Вадим шагнул в сторону, а потом скрылся на лестнице.

— Придурок, — пробулькала Марина, цепенея от страха.

Ашот спустился в сауну только через полчаса.

Только тогда Марина, синяя от холода, нашла в себе мужество вылезти из бассейна и без возражений пошла в парилку. Согревшись, она ублажила своего повелителя прямо там, на прогретых деревянных полках, а потом, когда Ашот разомлел, нажаловалась на водителя Марата, Петюню и вообще весь состав коллектива. Молотя ерунду, она, замирая, думала: как поступит Ашот, если догадается, что она все слышала? Воображение подсовывало картинку бассейна — и ее, захлебывающуюся в воде, отбивающуюся от сильных рук, вцепившихся в ее горло…

Марина беспрепятственно уехала утром, благодаря бога за то, что Ашот считал ее полной дурой и что ему, озабоченному судьбой своих пленников, не до нее. Адамян рассеянно пообещал разобраться и с Петюней, и с шофером. Марина сделала вид, что больше ее ничего не волнует.

Сергея дома не оказалось.

Ее это огорчило и одновременно успокоило. Она была так измучена прошлой бессонной ночью, что радовалась неожиданной передышке. Рухнув в постель, Марина прижала к животу подушку и мгновенно уснула, проспав весь день.

Когда мужские руки прикоснулись к ее груди, она подскочила, перепугав Сергея. За окном сгустилась тьма, вспыхивали и гасли неоновые рекламы да сигналили машины.

Вытаращив глаза, растрепанная, как напуганная кошка, Марина прижалась к стене, вцепившись в подушку, словно не понимая, кто перед ней.

— Ты чего? — тихо спросил он. — Испугалась?

Она отбросила подушку в сторону и потянулась к нему, впервые за несколько месяцев порадовавшись, что он есть на этом свете. Удивленный ее поведением, он сперва оторопел, а потом принялся целовать ее, жарко и нежно, как не целовал никто.

Секс с Сергеем был простеньким, без затей.

Как же ей нравился секс без затей!

Каждый раз, оказываясь в постели с Сергеем, Марина думала, что все не так уж безнадежно.

Подумаешь, в тусовке на сожительство с ментом смотрят косо. Кто они такие, чтобы осуждать?..

Разгоряченные и усталые, они с Сергеем прижимались друг к другу и, обменявшись парой ничего не значащих фраз, они обычно сразу после секса засыпали. Была в этом какая-то семейная интимность, стабильность и почти непорочность. Но сегодня Марина была настолько напряжена, что Сергей не мог не заметить этого.

— Что случилось? — прошептал он, приподнимаясь и оперев голову о локоть.

Уткнувшись ему в грудь, она прошептала несчастным голосом:

— Нам надо поговорить. Я такое узнала, что теперь не знаю, как быть.

После рассказа Марины, сидевшей с несчастным видом, Сергей, созерцавший собственный пупок, почесал голый живот.

— Да-а-а, — протянул он. — Дела.

— Что делать, Сереж? — тихо спросила она. — Промолчать?

— Они точно говорили о Черском?

— А о ком еще?

— Ну, мало ли…

Марина не ответила.

Привалившись к спинке кровати, она подтянула колени к подбородку и застыла.

— Ты с ним спишь, да? — угрюмо спросил Сергей.

— С кем?

— Не придуривайся. С Ашотом, естественно.

Марина мгновенно вспыхнула:

— А что мне прикажешь делать? Можно подумать, мне это нравится. Это шоу-бизнес, здесь все со всеми спят. Или, может, ты вложишь в мою раскрутку три ляма баксов?

Голос был колючим, с привкусом горчичного яда.

Под ее телом постель была теплой, дальше, куда не хватило одеяла, — холодной.

Как мало надо для счастья.

Всего-то три миллиона долларов.

— Нет, — просто сказал Сергей. — Я в тебя три ляма не смогу вложить.

— Кто бы сомневался, — ядовито процедила Марина и потянула на себя одеяло.

Рука Сергея придерживала его, Марина нервно выдернула одеяло и укуталась по самые плечи.

— Думаешь, мне это нравится? — запальчиво воскликнула она. — Думаешь, нравится? Господи, да я каждый раз выворачиваюсь наизнанку, когда эта сволочь ко мне прикасается! А все вокруг только щебечут, как мне повезло. А я терплю и улыбаюсь, хотя готова на стенку лезть от такого везения.

— Чего ж не лезешь? — усмехнулся он.

Говорить о ее любовнике, сидя без штанов, показалось Сергею глупым, но мысль, что надо встать и одеться, почему-то в голову не пришла. Только курить хотелось до царапания в горле.

— Не лезу, потому что на мое место придут другие, еще моложе. Ты себе не представляешь, как я мучаюсь ради этой долбаной карьеры! Это как колесо, а я в нем — белка. Вылетишь — колесо будут вращать другие.

— Может, на фиг такую карьеру, если из-за нее приходится наступать себе на горло и терпеть унижения?

Ей показалось, что он издевается. Та недолгая идиллия, которой она радовалась пять минут назад, развалилась, словно карточный домик. Вроде была, еще даже запах ее витает в комнате — и вот ее уже нет…

— Можно подумать, что ты не догадывался, — мрачно сказала Марина.

— Догадываться — одно. Знать наверняка — совсем другое.

Она не стала отвечать, пожалев, что затеяла этот разговор.

Похищение Егора Черского и его вероятная скорая кончина отодвинулись на задний план, придавленные возможным крахом семейной жизни.

Чтобы не заплакать, она задрала голову и с преувеличенным интересом стала разглядывать потолок.

Потолок как потолок. Ничего интересного.

— Пойду чайник поставлю, — сказал Сергей и как был, голый, прошлепал на кухню.

Марина еще немного посидела, а потом, замотавшись в покрывало, последовала за ним.

Чайник весело покряхтывал на голубом цветке газа, а из носика уже вилась тонкая струйка пара. Сергей сидел на табуретке, курил и вертел в руках пепельницу, стараясь не смотреть на Марину. Придерживая свой теплый кокон, она неуклюже уселась на табуретку. Посмотрев на стол, она вздохнула.

Чашек было две.

Он знал, что Марина придет, и заранее позаботился о совместном чаепитии. На душе тут же потеплело, словно ее согрел еще не выпитый чай. Марине вдруг стало стыдно и за свои запальчивые слова, и за скороспелые признания. «Дура ты дура. Молчала бы в тряпочку — глядишь, ничего и не случилось бы…»