Саботаж - Артуро Перес-Реверте

– Чем же меня это может затруднить?

– В самом деле… – задумчиво продолжая изучать его лицо, сказала она. – Чем же?

Баярд попрощался со своими знакомыми и вернулся за стол. Он, казалось, был разом и обеспокоен, и обрадован.

– Мои друзья, журналисты из «Сё Суар» и «Юманите»… Рассказали, что тяжелый крейсер «Дойчланд», стоящий на рейде Ибицы, был атакован республиканской авиацией… Двадцать два человека убито, семьдесят три ранено.

– Ух ты, – высказалась Эдди, затянувшись сигаретой.

Фалько очень хорошо сознавал всю серьезность случившегося. В эти минуты телефонные линии и телетайпы, должно быть, раскалились докрасна. Без сомнения, произошел самый значительный международный инцидент с начала войны.

– Намеренный налет? – спросил он.

Баярд развел руками:

– Неизвестно пока. Республиканцы заявляют, что произошла ошибка, но разве можно с чем-нибудь спутать такой крупный боевой корабль?

– Не сомневаюсь ни минуты, что это никакая не случайность, – сказала Эдди.

– Может начаться большое веселье… После такого Германии придется отбросить притворство и разговоры о невмешательстве. Гитлер не сможет проглотить подобное оскорбление. Непременно ответит чем-нибудь, вынудив Англию и Францию тоже не сидеть сложа руки… А? Какого вы мнения, Начо?

– Не исключено, – уклончиво ответил Фалько. – Я в этом не очень разбираюсь.

– Война вполне может принять международный характер.

Эдди не согласилась:

– Сомневаюсь, чтобы Сталин сейчас открыто выступил против Гитлера с Муссолини. По крайней мере, пока.

– Да, наверно, – сказал Баярд. – Как бы то ни было, Республика сделала сильный ход. Это настоящий… Черт, вылетело из головы. Ну? Как говорят у вас карточные игроки, когда все ставят на кон?

Он взглянул на Эдди, а потом, не получив ответа, обратился за помощью к Фалько.

– Ордаго[49], – подсказал тот.

– Да! Спасибо. – Баярд взял у Эдди сигарету и с наслаждением вдохнул дым. – Скажу честно – я завидую. Ведь и моя эскадрилья могла бы отбомбиться по германскому крейсеру!

– Ты бы за это жизнь отдал, – сказала Эдди.

– Не моргнув глазом.

– Для вас Испания – какое-то увлекательное приключение, – заметил Фалько.

– Так и есть, – с непритворной застенчивостью улыбнулся Баярд. – Это лучшее, что было у меня в жизни – хорошие товарищи, настоящая работа и правое дело… Что еще нужно человеку?

– Жалеете, что пришлось это оставить?

Лицо Баярда омрачилось.

– Не очень. К нам начали прибиваться люди, которым доверять нельзя… Темноватые личности… Интернационалисты неясных мастей… И эскадрилья потеряла свою первозданную чистоту, если понимаете, о чем я. А я потерял к этому вкус, вот и решил помогать Республике иначе. И сейчас делаю, что могу.

Фалько понял, что более удачного случая не представится. Не спеши только, одернул он себя. Достал трубочку с кофе-аспирином, вытряс две таблетки, разжевал и запил горечь глотком вина.

– Как идет финансирование ваших «Испанских небес»?

– Плохо идет. Через пень-колоду, – с досадой ответил Баярд.

– Я думал об этом и намерен спонсировать ваш фильм.

– Правда? Вы решились наконец?

– Решился. Если, конечно, вы не возражаете.

Баярд был ошеломлен. Спадающая на глаза челка придавала что-то юношеское его изумленному лицу.

– Это потрясающая новость, – с трудом выговорил он. – Даже не знаю, что сказать.

Фалько очень непринужденно, словно речь шла о чем-то маловажном, вытащил из кармана аваль банка Моргана, оформленный сегодня утром на площади Вандом, и положил на стол. На первой странице бросалась в глаза цифра – 100 000 франков.

– Каждый должен помогать чем может.

Прочитав поручительство, Баярд провел ладонью по лицу. Нос у него заострился, глаза счастливо заблестели.

– Дорогой друг, вы человек удивительного благородства! – сказал он, показывая документ Эдди. – Ты согласна?

– Разумеется, – ответила она, но смотрела при этом не на бумагу, а в лицо Фалько. – Редкостный человек.

Баярд, все еще не опомнившись от радостного потрясения, простер к нему руки:

– Уверяю вас, вы не пожалеете.

– Надеюсь.

– Даю вам слово. Там будет все – и Эйзенштейн с его «Броненосцем», и немецкие экспрессионисты… Кино – современнейшее из искусств. Недаром наци, которые умеют лгать как никто, уделяют ему такое внимание. Книгу прочтут тысячи, а фильм посмотрят – сотни тысяч…

Фалько в очередной раз высморкался, и Баярд замолчал. Потом ласково положил ладонь чуть ниже локтя Эдди.

– Кино, товарищ Начо, – продолжал он. – объединяет в себе всю совокупность цивилизации: комедии в капиталистических странах, батальные ленты в странах фашистских, трагедийные эпосы – у коммунистов… Вот этот жанр – наш.

– Но Франция пока не коммунистическая страна, – возразила Эдди. – Да и вашей Испании еще предстоит тяжкий путь.

Баярд не снимал ладони с ее руки.

– Она его свершит, дорогая. И моя картина немного ей поможет.

Эдди высвободила руку, чтобы взять бокал. Поднесла его к губам, поверх ободка продолжая смотреть на Фалько.

– Когда намереваетесь начать съемки? – осведомился тот.

– Не позднее августа. Я покажу вам сценарий, он уже почти готов. Там будет тридцать четыре эпизода. Мой испанский друг Луис Бунюэль сейчас его редактирует. Вы не видели его фильмы?

– Один, кажется, видел. Тот, где бритвой режут глаз[50], – это его?

– Его.

– Съемки пройдут в Испании?

– Да, в местах боевых действий. Играть будут не актеры, а настоящие ополченцы, крестьяне, женщины-антифашистки… Правительство – и центральное, и каталонское – обещало мне содействие.

Облокотившись о стол, подавшись вперед, Баярд говорил горячо и взволнованно. Но вдруг остановился, вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Только вот денег у них нет. Деньги доставать должен я. И потому ваше сегодняшнее предложение было так важно для меня и так меня тронуло…

– Надо бы нам подписать контракт по всей форме, – сказал Фалько.

– Конечно-конечно. Я передам вам копию договора, который заключил с Галлимаром, моим издателем: он тоже выделяет мне деньги на картину. Может быть, уже завтра пришлю.