А я люблю военных... - Людмила Милевская

Впервые, с тех пор, как стал мужчиной, заговорил сХаримой!!!!!

Вспыхнула Харима.

Не верит счастью.

Небезразлична она младшему господину.

Любимому Сумитомо.

Слышит она слова его. Но потом, потом поймет все. Сейчаслишь музыкой ласкают они слух.

Музыкой!

Проводила взглядом Харима младшего господина — не выпрыгнулобы сердце из груди.

Сумитомо вскочил на коня.

Радостно на душе. Ко — сыновний долг — исполнен. Понял отец.Поверил. Преисполнился гордостью за сына, ценой жизни решившего очистить честьрода. Не вступили в противоречие ко и гири! С грустью вспомнил уже на скакупросьбу отца Сумитомо. С грустью, слишком мало шансов выжить.

— Если Боги и Будда сохранят тебя, женись. Лучшей жены, чемХарима, не найти. Хорошее воспитание. Хороший род. Красивая девушка. Женись!

— Обещаю отец, — почтительно склонился Сумитомо.

Ко — сыновья почтительность — основа жизни. Но…

“Все Боги и Будда не в силах сохранить мне жизнь. Дойду доконца. Гири превыше всего. Каждую секунду жизни самурай думает о том, как будетумирать. И я думаю. Я — самурай. Великий род! Великая честь! Все воиныФудзивара, павшие в боях и еще не рожденные, рядом со мной. Плечом к плечу.”

Но как прекрасна Харима…

Красивая девушка!

Хорошая жена!

Жаль!!!

* * *

В кустах я устроилась с комфортом, немного мешало платьеневесты с его длинным хвостом, но разве время привередничать?

“Кстати, — подумала я, — какой хвост у коня Сумитомо? Ах,жаль не могу записать все то, что так ясно вижу. Сумитомо мчал на белом коне…

Нет, мне больше черное идет.

Сумитомо мчал на черном коне…

Нет, так не говорится, черный — значит вороной.

Сумитомо мчал на вороном коне…

Но кто же бабахнул в президента? Да, кто так подло подставилСумитомо? Интересно, найду ли я мужика в фуфайке?”

Мысли одолели меня: унесли от быта к духовному. Внезапнонакатила волна жалости к себе, слезы на глаза навернулись.

“Сижу вот тут в кустах и не знаю что ждет… Может остатокдней в темнице вынуждена буду томиться… Может и вовсе три понедельника житьосталось, а я…”

Мысль остановилась, словно в стену уперлась. Никак неудавалось ее закончить.

“А я… А я… А я,..” — билось в голове.

Вскочив, я додумала думу уже на ходу.

“А я до сих пор никак с диетой не расстанусь! Уж полденьблизится, а завтрака все нет! Пора бы себя уже чем-нибудь и побаловать, хотьмороженым что ли, для разгона.”

Остаток времени я коротала под ларьком “Мороженое”, ни в чемсебе не отказывая. На пятом мороженом вновь появился до боли знакомый “Бентли”.Сергей и Харакири выскочили из него, источая озабоченность, и, обгоняя другдруга, поспешили к подъезду.

“Подожду-ка еще малость, — рассудила я, аккуратно опуская вурну обертку от мороженого. — Может эти баговцы до смерти радуются тому, какудачно удалось им меня заложить, потому так и торопятся, а может, сами того незная, “хвоста” за собой тащат.”

И я подождала. Впрочем недолго. Харакири с Сергеем выскочилииз подъезда и заметались по двору, как пара спаниелей, потерявших след.

Лица их выглядели столь растерянно, что любому стало быясно: задание выполнено. Агенты спешили доложить об успехе, сгорая — Харакириот радости, Сергей от нетерпения избавиться от меня, руководителя, члена БАГа,но…

Промашка вышла, докладывать-то некому. Похоже, Сергей былстрашно разочарован.

“Во что только человек не втягивается, — философски подумалая. — Еще недавно мечтал со мной навеки расстаться и вот, уже разлукой расстроен.”

С минуту полюбовавшись на бестолково гоняющих по дворусоратников, я решила явить милость. Подкралась, скрываясь за деревьями, поближеи в момент, когда эти неумехи после очередного круга у детской песочницы, едване столкнувшись лбами, тупо уставились друг на друга, рявкнула густым басом — ятак умею.

— Да-аложить обстановку! — рявкнула я и, соратники повелисебя неадекватно: Сергей вытянулся и даже щелкнул каблуками, демонстрируяготовность к повиновению, а Харакири… бросился бежать.

Бросился, подлец, бежать.

Вот уж не ожидала.

Пойди, узнай кто на что способен.

— Стой! Стрелять буду! — проорала я ему в след.

И бедняга Харакири (срамота!) упал, прикрыв руками своюглупую голову. Свободный ронин, самурай хренов, еще уговаривал меня на негорассчитывать. Тьфу!

Сергей (молоток!) его догнал, поднял и доходчиво объяснил,что это я басом кричала. Минуту спустя в квартире Сергея оба моих агента,перебивая друг друга, докладывали о деталях операции. Я одобрительно кивала,выдавая скупые похвалы, лица агентов радостно светились от осознаниясобственной полезности и успеха. В чем успех? В чем полезность? Их это уже не интересовало.

“Как это по-мужски, — подумала я. — Пора, пора женщинамбрать власть в свои руки. В то время как наши мужчины детской радостью радуютсясамим себе, страна ползет к пропасти. Мы женщины на краю этой пропасти можемдаже счастливыми быть, но каково им, нашим мужчинам?”

Но вернемся к событиям. Все, услышанное, я краткорезюмировала. Блондинку зовут Далила. Ее парализованного родственника зовутФедотом. И все они Федосеевы: и Федот, и сама Далила, и все их родственники,оставшиеся в деревне Змеевка, откуда и пошел их род.

Федот парализован давно. Далила, во всяком случае, егодругим не помнит, а ухаживает за ним уже три года. Хоть ему она и дальняяродственница, но денег за свои труды не берет, даже собственные вкладывает врасчете получить квартиру. Здесь Люба не обманула. Посещают Федота толькоДалила и сиделка. В момент покушения на президента в квартире парализованногоне было никого, разумеется, кроме самого парализованного. Так получилось, чтоне было даже сиделки: ее срочно вызвали домой, и она на два часа отлучилась.

Я призадумалась: по всему выходит, что парализованный никакне мог стрелять, и сиделка не могла, и Далила, но как оказалась в его шкафуфуфайка?

— А откуда она, эта Далила? — поинтересовалась я. — ИзЗмеевки что ли?

— Москвичка она, — заверил Сергей. — В Москве родилась,здесь всю жизнь и живет.