Две Розы - Вера Колочкова

– Нет, Алла, я никуда не поеду.

– То есть как это – не поедешь? Что, вообще не поедешь? Здесь остаешься, что ли?

– Да, остаюсь.

– Но как же… Я что-то не поняла, Гриш… Я все бросила, я упустила прекрасную возможность, чтобы меня заметили наконец… Я не пошла с Мадлен на МУЗ-ТВ… А ты… Хочешь остаться здесь?!

– Да, Алла. Я остаюсь здесь. Зря ты ради меня пошла на такие жертвы.

Она вдруг ясно услышала в его голосе что-то… Что-то очень обидное для себя. Насмешливое. И в то же время будто и жалость была слышна в его голосе. Жалость по отношению к ней, законной жене. Будущей известной певице, между прочим. Да как он смеет вообще?!

Но надо было сдержаться. Злая истерика – сейчас ей плохая помощница… Надо бороться за свое до конца!

– А хочешь, я тебе ребенка рожу, Гриш? Это будет наш ребенок, мы будем очень его любить… Я все брошу, Гриш, хочешь? Даже карьеру певицы брошу…

Он глядел на нее и будто не понимал, что это за женщина и откуда она взялась. Суетливая и очень жалкая в своей суете, старательно пытающаяся что-то там изобразить глазами, голосом, жестами… Женщина, вышедшая на тропу войны за свою собственность. А на войне все средства хороши – и наступление, и откровенная ложь, и притворство. И на этой женщине он женат? И живет с ней пять лет под одной крышей? И слушает все время этот бред про концерты, про выступления, по грядущую карьеру певицы? И мало того – даже как-то участвует в этом?!

Все в нем будто смешалось в один большой клубок – и явная досада, и удивление, и жалость. Да, именно так, жалость к этой молодой женщине, его жене. Наверняка ведь она и дальше будет жить в своей одержимости неколебимой… И будет втягивать в эту одержимость новые жертвы. Да, жалко ее… Но как-то по-другому жалко. Не как раньше. Наверное, это уже не та жалость, которая сопровождает любовь женщины и мужчины…

– Нам нужно развестись, Алла. Я приеду в Москву через пару дней, и мы с тобой оформим развод. Очень тебя прошу, постарайся никуда не уезжать хотя бы на один день. Сама назови дату, когда тебе удобно…

– Замолчи… Замолчи сейчас же… – прошептала она с ужасом, прижав ладони к щекам. – Замолчи, я этого слышать не могу…

Испуг ее явно был неподдельным, и он замолчал, глядел на нее озадаченно. Думал, как бы ей еще объяснить… Какие еще слова найти… А с другой стороны – какие еще могут быть объяснения и слова? Разве слову «развод» есть какая-нибудь альтернатива? Развод, он и есть развод…

– Замолчи, Гриша, ни слова больше! – почувствовав его замешательство, снова повторила Алла. – Потому что я никогда не поверю, что ты можешь уйти к этой… Что можешь променять меня на эту толстую курицу… Ну ладно, она ребенка от тебя родила… Значит, было что-то у тебя с ней, да… Но с кем и чего не бывает в командировках, нельзя же к этому относиться серьезно! Да и с чего ты вообще взял, что это твой ребенок? Ты что, тест на отцовство успел сделать, что ли?

– Это мой ребенок, Алла. И давай больше не будем обсуждать эту тему. Правда, очень тебя прошу!

– Нет, почему же не будем? Давай уж обсудим, я пока все-таки жена тебе, имею право! Ты что хочешь этим сказать, что ты такой честный и порядочный, да? Что будешь жить с женщиной, которая родила тебе ребенка? А тебе не кажется, мой дорогой, что ты доводишь понятие о мужской порядочности до абсурда? Я бы сказала, до мазохизма даже? Ну сам подумай, как ты будешь жить с этой… С этой… У меня даже слов нет… Да у тебя у самого глаз нет, что ли? Да на нее же без слез не взглянешь, господи! Да там на бедрах и талии пять килограммов лишнего веса, если не больше! Неужели ты сам не увидел, Гриш? Тебе же ходить по улице рядом с ней стыдно будет!

Он вдруг рассмеялся от души, откинув назад голову. Нехорошо было в такой момент смеяться, по отношению к Алке нехорошо, но ничего с собой поделать не мог! Слишком уж забавным ужасом звучали ее слова о пяти лишних Розиных килограммах, словно она смертный приговор ей выносила!

Она смотрела на него со злым недоумением. И потому, отсмеявшись, он проговорил как можно более миролюбиво:

– Может, я тебе сейчас открою ужасную тайну, Алк, но счастье все же не меряется в килограммах… И сантиметрами на талии тоже не меряется. Так что прости, но мне нужен развод…

– А как же я, Гриш? Я же в твоей квартире прописана… Где же я жить буду, по-твоему?

– А тебя этот вопрос больше всего волнует, да?

– Ну так ведь… Надо же где-то жить…

– Живи. Я же тебя не выгоняю. Приеду в Москву, мы оформим развод, я соберу свои вещи и уеду. А ты живи, сколько тебе нужно… Может, и впрямь повезет, и найдешь себе хорошего продюсера, который оценит и отсутствие килограммов, и сантиметров на талии… Как говорится, каждой твари по паре…

Пока Алла осмысливала открывшуюся перспективу «пожить в его квартире сколько нужно», он успел озабоченно глянуть на часы, собраться с духом и проговорить довольно твердо:

– Все, Алла, мне пора идти. Надеюсь, мы уже все решили. Позвони, когда сможешь найти время, чтобы сходить со мной в загс и подать документы на развод, и я…

Она не дала ему договорить, бросилась на шею, забилась в истерике – уже почти настоящей…

– Я не пущу тебя, Гриша, не пущу! Ты никуда не пойдешь! Пожалуйста, послушай меня, я ведь не все еще сказала…

– Все, Алла, все! – с силой отодрал он от себя ее руки, жестко схватил за предплечья, глянул в глаза: – Все, успокойся, пожалуйста. Мне надо идти, меня ждут!

Видимо, она что-то прочла в его глазах, обмякла, заскулила тихо. Он усадил ее в кресло, сходил на кухню, принес воды. Потом снова посмотрел на часы…

– Мне плохо, Гриш… Мне очень плохо… Я умру сейчас… Не уходи, пожалуйста, так быстро, прошу тебя… А вдруг я умру? Подожди хоть, когда Танька придет…

Алла была и впрямь очень бледной, глотала воду с трудом. Гриша снова глянул на часы и проговорил нехотя:

– Хорошо, я останусь. Я подожду, когда ты придешь в себя. Тебе надо успокоительное принять, наверное. Сейчас найду что-нибудь…

Вернувшаяся поздно вечером Таня застала Алку одну, сидящую на диване. Она уже не плакала, только икала горестно.

– А Гришка где? Я тут гуляю весь вечер, чтобы вам территорию освободить… А его нет, что ли? Где он? – тихо спросила Таня, понимая, что не стоило бы и спрашивать…

– Он ушел… К этой… Сказал, что со мной разведется… Представляешь, сволочь какая? – горестно проговорила Алла, снова начиная плакать.

– Кто сволочь? Гришка? Он тебя из квартиры теперь выгоняет, да?

– Нет, не выгоняет… Сказал, я могу там жить сколько нужно…

– Ну, так чего он тогда сволочь-то? Наоборот… Я всегда знала, что Гришка – мужик порядочный! И ты давай не реви, а радуйся, что он так поступил, а не по-другому! Хотя я с тобой насчет сволочи согласна все же… Если бы мой Пашка к другой ушел, я бы прибила его за это, честное слово! Живого места бы не оставила! Да не реви, Алка, не реви! Чего теперь сделаешь-то? Ничего и не сделаешь… Сволочь он, конечно, порядочная…