Крайние меры - Лоренсо Сильва

— Поднимайтесь. — Карадин прошел мимо них к лестнице. — Дверь не заперта. За редким исключением двери в Гроллье не запираются. В этой школе учатся джентльмены. Мы полагаемся на законы чести. За сто тридцать лет существования школы не было ни единого случая кражи.

— Именно это я всегда утверждал. Ваша школа — образец для остальных. Обязательно приведу ваши слова в книге.

— Я ужасно опаздываю, — пробормотал главный библиотекарь, развел руками и заспешил вниз по лестнице к выходу.

Наружная дверь здания захлопнулась с глухим стуком. Питтман прислушался к пронесшемуся эху, повернулся к Джилл и жестом указал на ведущие вверх ступени.

— Надеюсь, он будет вкушать неторопливо.

Этажом выше первая дверь направо была с матовым стеклом. Питтман, нервничая, потянулся к ручке, не ошибся ли Карадин и не окажется ли дверь запертой. Но ручка повернулась без труда, и, облегченно вздохнув, Питтман вошел внутрь.

Помещение оказалось значительно больше, чем он ожидал, и было залито светом, проникавшим сквозь несколько окон. Книжные полки тянулись вдоль стен и по всему залу, как это принято в библиотеках. На полках кроме книг — разнообразные коробки и пачки бумаг.

Джилл закрыла дверь и огляделась.

— Просмотрите полки вдоль стен, а я займусь центральными.

Минут пять они посвятили поискам.

— Здесь, — сказала Джилл.

Питтман подошел и сел у книжных полок, на которые указала девушка. На корешках книг большого формата, переплетенных в черную кожу, были золотом вытеснены годы, начиная с 1900-го. Тома располагались в хронологическом порядке и стояли в несколько рядов.

— Со слов Карадина я понял, что школа существует сто тридцать лет, — заметил Питтман. — Где могут быть остальные ежегодники?

— Вполне вероятно, что традиция их публикации возникла лишь с начала века.

— Возможно, — пожал плечами Питтман. — Миллгейту исполнилось восемьдесят. Допустим, он окончил Академию в восемнадцать, следовательно, его последний семестр в Гроллье был...

— Весной 1933 года, — закончила Джилл.

— Как вы ухитрились так чертовски быстро вычислить?

— Я всегда была на короткой ноге с цифрами. Не забывайте о моем богатстве. — Шуткой она хотела снять напряжение. — Правда, Миллгейт мог окончить школу и в семнадцать лет.

— Остальные «Большие советники» не обязательно ровесники Миллгейта. Просмотрим на всякий случай несколько лет в обе стороны. Скажем, с 1929-го по 1936-й.

— Прекрасно, — ответила Джилл. — Я возьму до 1932 года, вы — остальные.

— Здесь есть стол.

Усевшись друг против друга, они сложили ежегодники стопками и принялись за чтение.

— Хорошо, что списки учеников составлены по алфавиту. Это сэкономит нам время.

Питтман перевернул страницу и сказал:

— Нам уже известно, что Миллгейт, Юстас Гэбл и Энтони Ллойд окончили Гроллье. Остались — Уинстон Слоан и Виктор Стэндиш. И еще один, которого необходимо отыскать.

— Кого именно?

— Данкан. Его имя Миллгейт произнес с нажимом, как и название Академии. Видимо, тут существует какая-то связь. Проблема в том, что Данкан может быть как именем, так и фамилией.

— Выходит, надо проверить всех учеников в каждой из этих книг.

Они принялись сосредоточенно перелистывать страницы.

— Умерли, — пробормотал Питтман.

Джилл с удивлением подняла на него глаза.

— Старые фотографии всегда действуют угнетающе.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Почти все эти юноши давно истлели в могилах. А здесь, на снимках, они в расцвете сил.

Питтман вспомнил, с какой жадностью вглядывался в каждую фотографию своего умершего сына, и во рту у него пересохло.

— Юстас Гэбл, — сказала Джилл. — Я нашла его. Девятьсот двадцать девятый. Учащийся первого года.

— Точно. Я обнаружил его в 1933 году, но уже как ученика выпускного класса. А вот Энтони Ллойд. Девятьсот тридцать третий. Тоже выпускник.

— Первогодок в 1929-м. Здесь же Миллгейт.

— Но что толку от всего этого? Мы и так знали, что они здесь учились.

— Постойте! — воскликнула Джилл. — Еще один.

— Кто?

— Уинстон Слоан. Поступил в 1929 году.

— Итак, я оказался прав. Сукин сын тоже учился здесь, но не пожелал включить этот факт в биографические сведения, сообщенные им составителям «Словаря».

— А вот и Виктор Стэндиш! — возбужденно выпалила Джилл.

— Вот теперь все негодяи на месте.

— Нет необходимости просматривать оставшиеся книги, — сказала Джилл. — Имена будут повторяться из года в год. Они поступили в 1929 году и закончили в 1933-м.

— А как быть с Данканом? Я не нашел ни одного ученика с таким именем или фамилией. Что хотел сказать Миллгейт? Какая связь между?..

На фоне матового стекла двери возникла чья-то тень. Даже не глядя в ту сторону, Питтман почувствовал движение и повернулся в тот самый момент, когда дверь распахнулась. В комнату широким уверенным шагом вошел мужчина лет пятидесяти, в униформе Академии Гроллье: серых брюках, темно-синем блейзере и с красным в полоску галстуком. Высокий, прямой, как палка, с острым подбородком, тонким аристократическим носом и величественным взглядом императора.

— Не соблаговолите ли сказать, что вы здесь делаете?

Питтман поднялся:

— Весьма охотно. Я задумал написать книгу о вашей школе, и...

— Вы не ответили на мой вопрос. Что вы здесь делаете?

Питтман посмотрел на него с наигранным удивлением.

— Ведем исследования. В данный момент просматриваем школьные ежегодники.

— Без разрешения.

— Мистер Карадин, главный библиотекарь, сказал, что мы можем...

— Мистер Карадин не уполномочен давать подобные разрешения.

— Тогда кто, не откажите в любезности сказать...

Глаза человека сверкнули огнем.

— Только я. Я руковожу Академией.

— О, мистер Беннет! — Питтман вспомнил имя, названное школьником. — Мы хотели с вами поговорить, но вы ушли на ленч, и мы решили пройти пока сюда.

— Но встреча со мной не принесла бы вам желаемых результатов. Необходимо следовать установленному порядку. Представить письмо с обоснованием, заполнить нужные формы.

— Письмо? Формы? Не вы единственный можете дать разрешение... Так, по крайней мере, я понял из ваших слов.

— Я только сказал, что являюсь руководителем Академии. Но есть еще попечительский совет, и с ним необходимо проконсультироваться, коль скоро речь идет о вопиющем нарушении прав личности. Я имею в виду ваше намерение написать книгу.