Вдруг охотник выбегает - Юлия Яковлева

– А смысл, может, есть. Только для этого сначала надо понять, что он нам сказать пытается.

– Он? Нам? – Нефедов хмыкнул.

– А это как письмо в бутылке, Нефедов. Тому, кто найдет. Ну а поскольку трупы обычно находит уголовный розыск, то да, Нефедов, – нам.

– Это портрет неизвестной петровского времени, – раздался позади них дружелюбный голос, так что оба чуть не подскочили от страха. Смотрительница подошла совсем неслышно. На ее лице было написано, что она не собирается отпускать их без полной лекции о портрете петровского времени.

– Товарищ Зайцев! Товарищ Нефедов! – заухал трубный голос Розановой: она, наконец, обнаружила пропажу и теперь неслась к ним, наклонив голову, как молодой бычок. – А мы вас обыскались. – Она бросила воинственный взгляд на смотрительницу: мол, а тебе чего? – Не отставайте!

– Тут поразительной красоты картины, товарищ Розанова! Залюбовались! Не оторваться! – крикнул ей Зайцев. – Большая благодарность комячейке за то, что проводите с нами эту культурную работу. Растем прямо на глазах.

– Культурно растем, – зачем-то пояснил Нефедов смотрительнице. Ее взгляд сразу стал подозрительным: она обшарила Нефедова сверху донизу, особенно по карманам, словно забеспокоившись, не спер ли он каким-нибудь таинственным способом картину со стены.

– Пойдем, Нефедов. Пора расти дальше.

Зайцев одарил смотрительницу широкой улыбкой (отчего та занервничала еще больше), пихнул, придавая ускорение, Нефедова и поспешил за Розановой.

Поход в Русский музей, однако, оказался бесплодным.

– Мне многое понравилось, – застенчиво сообщил Нефедов, когда они ввинтились в трамвай. – Особенно где землетрясение.

– Ну все, Брюллов может спать спокойно: «Фу, одобрил меня Нефедов», – попытался пошутить Зайцев, но настроение у него испортилось. За окнами трамвая воздух стремительно наливался вечерней синевой. У нее был сегодня привкус упущенных возможностей: день закончился без толку.

– В Ленинграде много музеев. Где-нибудь да найдем.

Лица пассажиров были усталыми. В трамвае зажглось электричество. Лица стали зеленоватыми.

– А как же, – вяло отозвался Зайцев.

Не верилось, что идея его оказалась неверна. Не может быть. Но Нефедов прав, в Ленинграде очень много музеев.

– Ты слышал, Нефедов, что если человек пойдет в Государственный Эрмитаж и хотя бы несколько секунд постоит у каждой картины, без сна, перерывов на обед и по нужде, то на это уйдет пять лет? Нет? Зря. Научный факт.

– Чего, Русский музей мы уже проверили.

– Ты, Нефедов, оптимист.

Нефедов сошел на своей остановке, подняв ладонь на прощание.

– До завтра, – отозвался Зайцев, хотя Нефедов его уже не слышал: двери сомкнулись. Трамвай побежал дальше по улице 3 Июля, которую горожане упорно называли на старый лад Садовой. Мелькали темные громады домов, кое-где уже горели оранжевые квадраты окон. Трамвай обогнул Николу Морского. Зайцев спрыгнул.

…Фаина Баранова изображала собой портрет – но не Фаины Барановой. Так же, как и убитая Карасева. И таких портретов – с метелочкой из перьев и с гвоздикой – он тоже в Русском музее не увидел. Увидит ли в каком-нибудь другом? Существовали ли такие портреты вообще? Или родились в безумной больной голове убийцы? Да и больной ли?

Может, он обычный бандит. Бандитские ритуалы иной раз выглядели изуверски бессмысленными, но за ними, однако ж, была своя несокрушимая логика. Только форма их была дикой, а цель – очень даже ясной. Может, это новая бандитская традиция такая? А что? Иногородняя банда на гастролях. Имело это значение? Или нет?

Или, может, убийца один, окончательно спятил и вообще импровизировал некие портреты?

А ведь остальные убитые явно представляли собой какие-то истории. Где их искать?

Шагая, Зайцев по привычке теребил в кармане твердые углы фотографий: снимки теперь всегда были при нем. Машинальные движения пальцев, словно у шулера, оглаживающего колоду. Помогает думать. Только почему-то все никак не может помочь.

И что тогда изображали собой убитые на Елагином острове? Их группа была самой сложной, и, несомненно, узнай он ее сюжет, это кое-что прояснило бы в остальных убийствах. Или нет?

Как ни крутил Зайцев в уме кубики слогов (пор-трет), как ни щелкал в кармане картонными уголками – ничего путного не выходило.

Может, он просто забыл, как играют в шарады?

– Билетик лишний не желаете? – пробудил его от раздумий голос.

– Чего?

Перед ним маячил гражданин, обе руки в карманах. В воздух из форточек вырывались и плыли обрывки мелодий: консерватория гудела, как улей. У театра напротив молочным светом горели фонари, вливалась в освещенный подъезд толпа.

Билетный спекулянт.

– Не желаю, – ответил Зайцев.

– Билет есть лишний? – тут же подскочила к спекулянту гражданка в беретике. – Давайте. Сколько? Больно дорого?

Но сама уже вытаскивала из сумочки кошелек. Ленинград был балетоманским городом. На поход в балет здесь у граждан были деньги всегда. Особенно теперь, когда решался бытийный вопрос: кто лучше – Уланова или Дудинская?

– А еще билета не найдется? – уже совался гражданин в кепке.

Зайцев свернул к служебному входу. Алла сегодня уходила до спектакля: наконец-то наняли еще одну костюмершу. Театральную рутину Зайцев уже выучил. Артисты давно прошли в свои гримуборные. Алла уже подала им костюмы. Мимо торопились к вертушке, сверкая лакированными футлярами, музыканты. Зайцев в который раз поражался их заурядным, совершенно обыкновенным физиономиям. Если бы не футляр, не сказал бы, что эта харя имеет отношение к музыке, эти пальцы извлекают на свет гармонию. Вахтер тоже выучил Зайцева и уже не приставал с вопросами, кого из танцовщиц или певиц он тут подкарауливает. Наконец в конце низкого коридора показалась Алла в пальто. В руке маленькая бумажка. А лицо – слегка озабоченное: она смотрела поверх Зайцева. Толкнула вертушку. Вышла.

– Слушай, надо человека одного дождаться, – сказала она вместо приветствия и протянула бумажный квадратик: контрамарка.

– Ну, и ты здравствуй, – сказал Зайцев. – Сколько у вас тут балетоманов пасется, – заметил он. Это был далеко не первый раз, когда надо было «дождаться одного человека».

– Это же не мы. Это артисты приглашают. Я только передаю.

– Вы так театр разорите.

– Ты не понимаешь, это интеллигентные люди. Им балет – как…

– Я как раз понимаю. Я алкоголиков каждый день вижу.

Алла не успела ответить. Радостно взмахнула рукой кому-то за его спиной. Зайцев обернулся: им навстречу спешил опрятный толстячок.

– Алексей Александрович! – воскликнула Алла.