Они приходят осенью - Дмитрий Александрович Видинеев

купил пять пачек и сам не понял, как так вышло. А затем купил десяток сосисок в тесте, несколько кексов, эклеры, фисташки, квас… и всё, на этом остановился. Из кафе он вышел с двумя пакетами и камнем на сердце. Попытался заглушить внутреннего поборника здорового образа жизни с его протестом, но не вышло, тот в жёсткой форме обвинял Мамонта в слабости, называл тупым жирным ничтожеством.

На заправку заехала белая «Ауди», из которой вышел парень с аккуратной причёской. Судя по пиджаку, галстуку и белой рубашке — типичный офисный хомяк. Встретившись взглядом с Мамонтом, тот сразу же отвернулся, но и этого хватило для начала конфликта.

— Ты на меня пялился! Поглядел на меня, как на полного чмошника! — взорвался Мамонт, видя перед собой парня, но споря по сути с внутренним голосом. — Тебе смешно, да? Смешно, что я сейчас буду запихивать в себя всю эту жратву? А вот и буду! Никто мне этого не запрещает! Хочу — жру, не хочу — не жру! Надо будет, схаваю и корову, и быка, и кривого мясника, как долбаный Робин Бобин! Хороший, знаешь ли, у меня аппетит! Просто охерительный!

Парень стушевался, выставил перед собой ладонь, пытаясь таким образом отгородиться от ненормального мужика.

— Я всего лишь заехал заправиться, и я вовсе не смеялся над вами. Вам показалось.

На лице Мамонта выступили пунцовые пятна. Он вытащил из пакета сосиску в тесте, начал её демонстративно и жадно поедать.

— Ну что, смешно тебе⁈ — выпалил с набитым ртом. — Смешно, да? Нихера мне не показалось! Тебе смешно! Всем, мать их, смешно! Это ведь так забавно, когда жирдяй набивает себе брюхо и воняет как разлагающийся мертвяк! Давай, посмейся! Ха-ха-ха! — пережёванная масса вывалилась на подбородок, упала на асфальт — А ну смейся, сучара!

— Да пошёл ты, мужик! — с обидой взбрыкнул парень. — Я всего лишь заправиться хотел, мне пофигу на тебя, жри столько, сколько влезет. А пузо разорвёт — мне тоже будет пофигу! И сходил бы лучше помылся, а то и вправду воняешь хуже скунса.

Мамонт на несколько мгновений застыл, потом проглотил то, что успел прожевать, и прохрипел:

— Знаешь, что ты сейчас сделаешь? Пойдёшь заплатишь за заправку, затем обольёшься бензином и подожжёшь себя.

Вынув из пакета эклер, он зашагал прочь, а парень, будто робот, получивший новое задание, направился к заправке.

— Ни слова не говорите, — сказал Мамонт своим спутникам, забравшись в машину. — Ни словечка.

Теперь по радио транслировалась песня о том, как хорошо быть непохожим на других. Певец соловьём заливался, в попытке это доказать.

— Да, я не похож на других, — процедил Мамонт. — И мне это нравится!

Когда он выезжал с заправки, на площадке возле кафе заполыхал и заметался живой вопящий факел. Впрочем, вопящим и живым он был недолго.

* * *

Сборщика поместили в отдельную комнате, обмотав ему руки и ноги скотчем и запихав в рот кляп. Сидя на полу, он таращил глаза на своих пленителей и издавал звуки похожие на мычание.

— Что, Хилый, страшно? — склонился над ним Семён. — Не бойся, ты для нас слишком ценный, так что поживёшь ещё. А будешь делать всё правильно, может, мы тебя и отпустим.

Он врал и сам не понимал, зачем пытался навязать монстру ложную надежду. Возможно, делал это потому, что не испытывал к сборщику абсолютно никакой ненависти. Да, этот парень чудовище, но крупица человеческой сути в нём осталась. Именно эту крупицу и хотелось обнадёжить, успокоить. Семён уже раздобыл пару доз дешёвой наркоты, забрал её у одного мелкого городского барыги, который ничего не знал о чудовищах и Варваре, но чётко ощущал, что по улицам бродит зло. И подозревал, что Семён и Мамонт как-то к этому злу причастны. Отдавая бывшему пастуху пакетики с дурью, он дрожал как осиновый лист и от страха даже слова не мог вымолвить, только что-то мямлил неразборчиво да зачем-то кланялся.

И теперь предстояло вколоть наркоту сборщику. Семён настоял на том, чтобы сделать это самому. Для него это было важно. Он не желал, чтобы ответственность за ошибку легла на кого-то другого, если что-то пойдёт не так. В конце концов это была его идея накачать монстра дурью. А значит, и грех его. Времена, когда он с лёгкостью плевал на подобные вещи, остались в прошлом. По крайней мере, старался, чтобы тот равнодушный тип, которым он когда-то являлся, остался в прошлом навсегда.

Взяв наполненный наркотиком шприц, Семён тяжело вздохнул. Ему хотелось сказать сборщику, что ничего плохого не случится, но такое враньё — это уже перебор. Плохое случится. Обязательно. Хороших вариантов для этого несчастного монстра не предусмотрено. А Хилый глядел на шприц одновременно со страхом и вожделением, в его голове явно стояла преграда между «можно» и «нельзя», но внутреннее чудовище не смогло стереть память, а скорее, ощущения, о том кайфе, который дарует наркотик. Когда Семён вогнал ему в вену шприц, он не сопротивлялся, хотя на лице на мгновение и отразилось виноватое выражение. Эту вину он испытывал исключительно перед Варварой, хозяйкой. Подвёл ведь её. Не по своей воле, но подвёл.

А потом ему стало на это плевать. Веки затрепетали, глаза закатились, став белёсыми, с ярко-красными прожилками капилляров, кожа стала землистого цвета. Он дёрнулся, напрягся, закрутил головой, ноздри вздулись. Монстр как будто пытался что-то учуять, он был похож на зомби из фильмов Ромеро.

— Жуть, — мрачно прокомментировала Инга. — Что-то мне не по себе.

— Мне тоже, — созналась Марина. — Вы уверены, что отдать человека этому чудовищу правильное решение? Может, ещё подумаем?

В ней заговорил врач. Вспомнилась клятва Гиппократа. Впрочем, помимо внутреннего доктора в сознании ещё была и мстительница, которая желала поквитаться за сестру. Эти две личности сейчас вели между собой борьбу. Внутренний диалог разрывал душу чувством вины и желанием наказать обидчиков. Нехорошее это было состояние, но выйти из него не получалось.

Все вернулись в гостиную. В кресле, с обмотанными скотчем руками и ногами, сидел Шурик. Пастух полностью оклемался после дозы снотворного и теперь смотрел на своих пленителей с вызовом, мол, не с тем связались уроды, ещё поплатитесь за мои страдания. Вадик лежал на диване, ему по-прежнему было нехорошо, на лбу блестела испарина. Марина приготовила ему бульон, чтобы силы восстановил, но съел он всего несколько ложек.

Инга села за стол, включила ноутбук. Ярослав прошёлся по комнате, произнёс недовольно:

— Вижу, опять в вас жалость пробудилась. Во всех вас. Думаете небось: как вообще можно отдать этого горемыку, — кивнул на Шурика, — той твари, похожей на зомбака? Верно я говорю? Так ведь