Дочь убийцы - Джонатан Келлерман

Пока миссис Стейдж отсутствовала, сверху доносились какой-то шум и стук. Трое новеньких проснулись, но не спустились на кухню.

Грейс поила Бобби. Тот булькал и вскидывал голову, изо всех сил стараясь втянуть в себя смесь. Наконец у него получилось.

Рамона жарила яичницу. Ее отношение к тому, что старшая воспитанница помогает ей ухаживать за Бобби, изменилось. Сначала она возражала, говорила, что Грейс – ребенок, а не нянька. Но девочка все равно выполняла добровольно взятые на себя обязанности, и старушка стала благодарить ее.

Но теперь и это прекратилось. Теперь миссис Стейдж ничего не говорила, принимая помощь как должное.

Когда она поставила тарелку с яичницей перед Грейс, стук наверху стал громче и через несколько секунд превратился в ритмичное бам-бам-бам – звук шагов на лестнице. Всего шесть футов, а столько шума! Блейдс подумала, что так топали лошади в старых фильмах Стива Стейджа.

Первым появился Сэм. Он небрежно вошел на кухню, словно всегда жил здесь. Его внимательный взгляд скользнул по комнате и остановился на сковородке.

– Спасибо большое, мэм, но я не ем яиц. Никто из нас не ест. Это животная пища, – заявил он.

Тай и Лили прятались за его спиной, зевая и протирая глаза. При ближайшем рассмотрении Тай оказался еще нежнее – мальчик, а не мужчина. В отличие от Сэма. У старшего брата были мускулистые руки, а на лице уже пробивалась растительность – желтоватый пушок на подбородке и над верхней губой.

На всех троих была та же странная черная одежда, в которой они приехали. Теперь Грейс увидела, что их костюмы были сшиты вручную: неровные стежки, торчащие нитки и грубая ткань, больше подходящая для картофельных мешков, чем для одежды.

Она заметила еще одну странную вещь – сережку в ухе Сэма, маленькое золотое колечко, проткнувшее его левую мочку.

Блейдс решила не обращать на них внимания и принялась за еду, но почувствовала, как от ее шеи по спине распространяется неприятный холодок. Подняв глаза от тарелки, она обнаружила, что Сэм смотрит на нее. Такие губы подошли бы девочке, но на его лице они выглядели… маской.

Грейс снова опустила взгляд в тарелку. Старший из братьев усмехнулся.

– Значит, вы вегетарианцы? – спросила Рамона.

– Вегетарианцы едят молоко и яйца, – ответил Сэм. – Мы – веганы.

– Могли бы меня предупредить. Что вы обычно едите на завтрак?

– Зелень, – сказал подросток.

– Овощи?

– Зеленые овощи, мэм. Манна земная.

– А разве это не перепелки или что-то в этом роде?

– Нет, мэм, перепела сыпались на грешных евреев. А манна была небесным овощем.

Миссис Стейдж усмехнулась.

– Зелень… – Она принялась рыться в холодильнике. – У меня есть салат и огурцы, оставленные на ужин, но их, наверное, можно будет чем-нибудь заменить. Садитесь, я вымою вам зелень.

Пожилая женщина говорила с этим парнем не так, как с другими подопечными. Она как будто не хотела, чтобы эти дети были здесь.

– Куда? – спросил Сэм.

– Что значит – куда?

– Куда нам садиться, мэм?

– Куда? – удивилась Рамона. – За стол.

– Я понимаю, мэм, но куда именно? Пожалуйста, покажите нам наши места.

Стейдж подбоченилась. Голова Бобби в этот момент свесилась набок. Сэм засмеялся. Над Бобби.

Тай и Лили не произнесли ни слова. Они стояли, прижимаясь друг к другу, как прошлой ночью.

– Значит, места? – переспросила Рамона. – Ладно, ты – старший брат – сядешь вот здесь. – Она указала на самый дальний от Бобби стул. – Теперь ты, младший брат, сядешь рядом с этим джентльменом, Бобби, а ты, милочка – Лили, – между Таем и этой юной леди, которую зовут Грейс. Она очень умна и предпочитает уединение.

Это заявление было предназначено Сэму. Возможно, миссис Стейдж тоже видела его хищную улыбку.

Старший из новых воспитанников ухмыльнулся. Обычно Грейс не нравилось, когда ее защищают, но в то утро она не возражала.

Сэм направился к ней, но потом повернул и пошел не к тому месту, которое указала Рамона.

– Идите, – сказал он брату и сестре.

Они подчинились.

Их старший брат сел, и колечко в его ухе блеснуло.

– Уединение – иллюзия, – заявил он.

Хозяйка дома пристально посмотрела на него.

– В таком случае ты будешь уважать иллюзию мисс Блейдс.

– Блейдс, – произнес Сэм, как будто фамилия его рассмешила. – Конечно, мэм. От нас здесь ждут уважения. И благодарности. – Он хихикнул. – И мы будем само совершенство.

* * *

В тот день, в десять утра, Грейс испытала новое чувство.

Малкольм Блюстоун приехал на ферму в своем коричневом универсале и принес новые тесты, но, когда она подошла к нему, он сказал:

– Привет. Думаю, мы сможем побеседовать после обеда.

Девочка посмотрела на тесты.

– А, это, – сказал Малкольм. – Я намерен уделить немного времени новым подопечным Рамоны.

Намерен. Не должен. Значит, это его выбор. Он предпочел быть с этими странными детьми в странных одеждах.

Грейс отвернулась.

– Давай в час дня? – крикнул ей вслед психолог. – Хочу послушать, как тебе понравились материалы по антропологии.

Блейдс не ответила. В глазах у нее щипало, а грудь словно сжимало тисками.

Она читала об этом, а теперь почувствовала сама. Ревность.

И постаралась в час дня оказаться где-нибудь подальше от дома.

* * *

Малкольм разыскал ее в половине третьего. Она читала, укрывшись за старыми дубами у дальней стороны заросшего зелеными склизкими водорослями бассейна и прислонившись спиной к шершавой коре. Какое-то время компанию ей составлял Бобби. Он сидел, сгорбившись, на площадке перед бассейном, болтал ногой в воде и смеялся, а Рамона держала его за локоть, чтобы он не упал.

Последним увлечением Грейс была толстая книга о пауках, написанная биологом из Оксфордского университета в Англии. Она читала о тарантуле, у которого имелись клыки и который подстерегал свою добычу в засаде. Самки тарантула к тому же носили яйца – своих детей – на животе. Они много убивали для того, чтобы оставаться здоровыми, и значит, были хорошими матерями…

Блейдс не заметила, когда ушли Рамона и Бобби, потому что погрузилась в рассказ о размножении тарантулов.

В половине третьего ей захотелось пить. Предполагая, что Малкольм уже уехал, она направилась к дому, чтобы взять сок. Но психолог вышел из парадной двери и с улыбкой повернулся к ней:

– Вот ты где! Есть время для антропологии?