2024-й - Юрий Никитин

— Ну как? — спросил он коротко.

— Закрытый бета-тест пройден, — сообщил я, —готовы объявить дату открытого. Ждем вашей команды.

— Отлично, — сказал он. — Загляну к вамвечером. Посмотрим, а так вообще начинайте собирать заявки. Думаю, народхлынет.

Я сказал с неловкостью:

— Честно говоря, когда вы предложили сделать«Виртуальную Москву» со всеми ее прелестями… у нас большинство было против.Трое даже уволились, «чтобы не пачкаться». Но теперь все убедились, что высумели увидеть то, что будет востребовано через пять лет.

Он усмехнулся, довольный, но сказал очень серьезно:

— Владимир, это будет еще больше востребовано… потом.Но об этом вечером, хорошо? До встречи!

Экран погас, деловые люди много не болтают, я некотороевремя сидел неподвижно, а холодок из сердца нехорошо расползался по всему телу.

Корневицкий прибыл ровно в шесть, когда разработчикиринулись к двери, страшась переработать. В то время, когда они толпились итолкались у выхода, словно за спиной здание уже горит и рушится, на стоянкувъехал тяжелый «мерседес».

Бодигард выскочил и открыл дверцу, Корневицкий вышелсолидно, степенно, но я видел в его движениях прежнюю силу и живость. Второгоавтомобиля с телохранителями нет, опасное время миновало, теперь разборки сострельбой и ломанием ног перекочевали в суды.

В здание он вошел один, я встретил у входа. Рукопожатие егоосталось таким же твердым, крутые парни вкладывают в этот жест какой-тосакральный смысл, это мы, хайтековцы, рудиментарными понятиями себя необременяем.

— Я слежу за вами, — сказал он, но не угрожающе, акак бы оправдываясь, что не появляется у нас. — Контингент у вас не самыйлучший, но вы умеете с ними работать!

— Творческие люди, — сказал я извиняющимсятоном. — С ними дисциплиной невозможно.

— А как?

— Да разные методы, — ответил я. — Включая исамые новейшие по управлению свободными людьми. Не секрет, что больше всегоможно выдавить именно из свободных.

Он ухмыльнулся:

— Да уж. Хотя этих сволочей трудно заставить вкалывать,чтобы пар из задницы… Как проблемы с безопасностью?

Он с любопытством осматривался, я видел по его ищущемувзгляду, как старается определить, с каких мест нас рассматривают и записываютвидеокамеры.

— Как в секретных лабораториях, — ответил яневесело. — То ли тайные террористы, то ли негласно правительственные…Словом, полный набор. Народ ропщет, если сказать мягко.

Он покачал головой:

— Ропщет? Назад в пещеры? У меня, к примеру, подвидеонаблюдением все!.. Как в офисе, так и везде, куда запускаю щупальца. Дажев туалетах. Были крики о зажиме свободы личной жизни, неприкосновенностивнутреннего пространства и прочей хрени. Этих интеллигентов-правозащитниковпопросту уволил. Дикари!

Я пробормотал:

— Но их большинство.

Дверь перед ним в свой кабинет пришлось распахивать самому,а когда он вошел и по-хозяйски плюхнулся в мое кресло, я сам включил кофемолкуи сунул в тостер ломтики диетического хлеба. Он наблюдал за мной с легкойнасмешкой из-под прищуренных век.

— Люблю интеллигентов, — сказал оннеожиданно. — Не вижу неудовольствия, что я занял ваше кресло, кофеготовите сами, совсем разбаловали секретарш…

— У меня одна, — сказал я с неловкостью, — арабочий день уже кончился.

Он хмыкнул:

— У меня хрен кто выйдет раньше меня из офиса!.. Есливздумаю остаться на ночь, то и секретари будут до утра сидеть под дверью.Собственно, я сам интеллигент, но я злой интеллигент. Точнее, я интель новойэпохи. И потому говорю без всякой жалости, что все, кому нужны гарантиинеприкосновенности личной жизни, пусть берут топоры и топают в тайгу. Или впещеры. Я на днях создал холдинг и сразу выиграл тендер на производство микрочиповдля «Роснано». У меня будут разрабатываться технологии будущего! На хрен мне всотрудниках богомольные мужички с психологией крестьян прошлого века?..

Он смотрел остро и требовательно, я поежился, чувствуя себякрайне неловко под его пронизывающим взглядом, и повторился тупенько:

— Таких большинство.

— К сожалению, — согласился он, — но миромвсегда двигали короли! Как бы их ни называли. Хотя общее благосостояние добывалнарод, согласен. И только благодаря народу, даже всем народам, мы пришли ктому, что почти у всех автомобили, все могут летать на самолетах из страны встрану и с континента на континент, а компа нет разве что у совсем уж дурака.

— Да, — проговорил я, видя, что он остановился ипосмотрел на меня требовательно, — да, ага…

Тостер щелкнул, выбросив два горячих поджаренных с обеихсторон хлебца. Я вытащил из холодильника коробочку с плавленым сыром.Корневицкий перехватил мой взгляд и кивнул.

Я торопливо намазывал на хлебцы мягкий сыр, а Корневицкийпродолжил в том же агрессивном тоне:

— Однако благодарить за это народ, чьим трудом всесоздано, смешно и глупо! Во-первых, все это сделано почти всегда вопрекинароду, его желаниям и чаяниям. Народ в массе своей туп, глуп и невежественен,хуже того — воинственно невежественен.

Я разлил по чашкам кофе, после чего развел руками, с такимнапористым человеком не только спорить, но даже разговаривать трудно.

— Увы, как ни печально…

Он взял чашку обеими руками, подержал плотно в ладонях,словно греясь у костра.

— Народ, — сказал он с непонятным раздражением, —не желает выходить из того хлева, в каком родился. Любое проявление прогресса —в штыки! Как эти идиоты яростно выступали против паровых двигателей, железныхдорог! Луддиты так вовсе ломали и уничтожали любые машины и станки, ибо«человек все должен делать только своими руками».

Он сердито умолк, шумно отхлебнул горячий кофе, поморщился,я придвинул к нему сахарницу.

— Вы хотите сказать, — проговорил ямедленно, — что как когда-то предостерегали от автомобилей, которыемедленно вытесняли благородных лошадей, так теперь предостерегают и высмеиваютапологетов нанотехнологий, медицины, генной инженерии? Да, вы полностью правы.Но такие тоже идут за прогрессом. Только в хвосте.

Он положил три ложечки сахара с верхом, не страшитсядиабета, поморщился.

— Сейчас прогресс резко ускорился, но в то же время вряде стран под давлением этого простого до идиотизма народа приняли радзаконов, запрещающих исследования в науке! Нельзя клонировать, нельзязаниматься нанотехнологиями, нельзя модифицировать растения, нельзя улучшатьчеловека…

— Люди страшатся чересчур быстрой ломки, — сказаля, — это понятно. Им страшно.