Мелодия - Джим Крейс

Когда мы выехали за окраины и достигли самой высокой точки нашего региона – холма Пилястра, Альберт остановился на обочине, чтобы он – и любой из нас, мужчин, – мог по своему усмотрению воспользоваться кустиками, а потом обозреть ландшафт, не стукаясь лбами и носами об окна машины.

Здесь – хребет нашей земли, здесь даже в ясные дни, как пишут путеводители, вы можете развернуться на триста шестьдесят градусов и не увидеть «ни одного колпака на дымовой трубе». Я разворачиваюсь, как разворачивался здесь десятки раз прежде, вытянув в стороны руки, раздвинув пальцы, чтобы поймать ветер солнцестояния, и не вижу ни одного колпака на дымовой трубе. Левее, повернувшись на юг, мы моргаем от солнца, разглядываем мысы и далекие бухты, песчаные отмели, заросли водорослей, галечные завалы, остров Форт с маяком, нечеткий на разогретом воздухе, причалы и лодки, а там, насколько видит глаз, уменьшающиеся и бледнеющие к горизонту островки, сланцевые берега, канальные рифы.

Сегодня в гавани стоит лайнер, пароход «Красный Кадис[22]», наш частый гость. На горизонте виднеется сухогруз, трюмы у него пустые, посадка высокая. На севере мы видим кустистую разновидность леска, хотя заросли здесь жиже и суше, погнутые ветрами просоленные вязы едва выживают в трудных условиях высоких холмов. Впереди извечный запад фермерских хозяйств, фруктовых садов, полей зерновых, выгонов, пастбищ и лугов, распростершихся с надеждой до тех мест, где слой почвы становится слишком тонким и каменистым для пахоты. Все еще остаются древние леса, старый высокий мир подлеска и пологов. Можно разглядеть серо-зеленый туман далеких деревьев и парк Скудности, хотя мы всего в получасе езды от города.

Ястребы этим утром парят в воздухе, проводя время высоко над Пилястрой. Мы выгибаем шеи, следя за их полетом, но ничто не может сократить расстояние между нами или уменьшить их глубокое безразличие к нам. Они надменны, они не враги, не друзья, они необщительны и безучастны. Созерцание ястреба не самое радостное занятие. Но вот мы осчастливлены, нам даже предлагается дружба. Спускаются стрижи. Редкое событие. Их привлекли поближе к земле мухи и жуки, вспугнутые нашим движением, нашим автомобилем. Они и в самом деле близко, как мошкара, ближе к нашим головам, чем когда-либо осмеливается подлетать любая летучая мышь, любой скворец. Несколько мгновений мы подвергаемся бомбардировке их пикированием и нырками, парусами их крыльев, их нездешними, резкими криками, но вот они взяли все, что смогли, и снова уходят вверх выше ястребов, превращаются в точки. Но они подняли нам настроение, благословили наш выезд. Они удивительные птицы. Говорят, они приносят удачу. Мы чувствуем себя немного освященными ими, мы полны надежды. Именинное путешествие мистера Бузи начинается с веселой ноты.

Но мистер Бузи тих и задумчив в дороге. Кажется, присутствие свояченицы и Альберта, совершенно чужого человека, испортили ему настроение, несмотря на стрижей. Терина и шофер – на сегодня наши родители, они сидят спереди, не дают нам свободно видеть, что впереди, как взрослые в кино. Мы втроем сзади молчим, слушаем рев автомобиля. Я не могу не вспомнить то, о чем рассказывал мне мистер Бузи – о субботах, которые он мальчишкой проводил с Клайнами, совершая именно такое путешествие, только в том случае взрослыми из кинофильма были сам пекарь и Жирный Хоник, его собака. Только в те времена дороги, ведущие из города, были ухоженными, ровными, а после Пилястры, когда начинались фермерские земли, дорога покрывалась рытвинами, становилась неровной. Мальчишки подпрыгивали на ухабах среди булочек и батонов в одуряющем запахе дрожжей и тортов – как он сказал? – «перепеченных рогаликов». Рогалики подпрыгивали? Казалось, это было тысячу лет назад, в волшебные времена, такие ожившие рогалики, которых мог выдумать мистер Дисней, с мордочками, вырезанными в тесте, волосами, обозначенными в корочке, и коктейльными соломинками вместо ног. Мальчишки сталкивались головами, падали, кричали на каждой рытвине, словно картонные клоуны, наслаждались этими неудобствами.

Мы же разбалованно сидим на мягких сиденьях. Автомобиль – это гостиная на колесах. Можно закрыть глаза, и тогда ты даже не почувствуешь, что едешь. Даже лесная дорога, которую мистер Бузи описывал как изматывающую, теперь выровнена и имеет покрытие, ее ширины достаточно, чтобы в сухую погоду здесь мог проехать туристический автобус. А вот сами поляны, на которых мы должны остановиться, почти не изменились, говорит он, когда мы наконец выходим из машины на затекших ногах и начинаем разминаться, но у них теперь прирученный и освоенный вид, и, как и везде в наши дни, повсюду валяется оберточная бумага и то, что тебе поначалу показалось каким-то необычным листом или диким цветком, а на самом деле – пустая коробка от сигар, или обрывки журнала, или кожура апельсина. Тут есть садовые жаровни, скамейки для пикника, сколоченные из упавших деревьев, солонцы для оленей и других копытных, переполненные канистры из-под масла, предположительно, слишком высокие для животных, зацементированные в земле, чтобы туристы кидали туда мусор и отходы, отрезки веревок с завязанными узлами, чтобы детям удобнее было подниматься на ветки. И на многих деревьях и кустарниках ботанические бирки и обтрепанный «Указатель цветов» – все это для того, чтобы можно было идентифицировать пахучий куст, гелиотропы и асфодели, ладанники и дрок, а также менее изысканные гадюкину травку и желтый щавель-однодневник. Тут же есть закрепленная на высоте и датированная доска, обозначающая «Место выпуска» более чем полутора тысяч животных, спасенных из тесных городских границ и вывезенных сюда на свободу, многих с цветными опознавательными ярлычками. Это было, как написано на доске, «общественной инициативой, поддержанной…» Имя Джозефа – третье в списке.

Альберт подъехал максимально близко к относительно чистому и травянистому участку, но между его автомобилем и столами со скамейками, где мы намерены устроить пикник, неровная земля и подлесок. Я должен взять подушки и одеяла с переднего сиденья и положить на скамейку, чтоб сделать пикник удобным для миссис Пенсиллон. Лекс и мистер Бузи с его прогулочной тростью, с его знаменитой тростью-колотушкой, которую он на время засунул себе под мышку, стараются изо всех сил – помогают миссис Пенсиллон пробраться через ухабистый подлесок, хотя получается это у них не лучшим образом. Альберт подходит к ним сзади и просто поднимает ее, словно она из пробкового дерева или худенький ребенок. Она немного ошарашена, как мне кажется – когда Катерин Пенсиллон в последний раз поднимал мужчина? – но все же смеется смущенно и с девичьей радостью. Голоса некоторых женщин умеют оставаться молодыми. В конечном счете ее все еще замечают. Теперь я должен разгрузить машину и принести то, что нам нужно – корзинку с продуктами и деревянный ящик с подношениями, – по открытому пространству к тому месту, где мы собираемся провести день. Сам мистер Бузи несет урну с прахом Алисии.

Шофер Альберт не хочет оставаться, чтобы не смущаться самому и не смущать нас. Он заявляет, что ему нужно посетить родственника неподалеку. Но о месте говорит туманно, а это значит, что либо Альберт надеется повидаться с какой-то знакомой, либо знает бар, где можно выпить; либо же он дипломатически обманывает нас. Я уверен, он предпочел бы провести время в одиночестве, подремывая в машине за счет Джозефа, чем скучать в нашей компании. Он обещает приехать и спасти нас сразу же с началом сумерек. Мы сказали, что хотим увидеть заход, огромное светило солнцестояния, хотим увидеть первую звезду и луну.