Гильдия убийц - Личия Троиси

Иешоль улыбался и вопросительно смотрел на Дубэ. Он нагнулся и поднял кинжал, сам проколол кожу на ее руке и дал стечь крови из раны в тазик.

— Проклятие не позволяет тебе ранить или убить себя. Проклятие желает крови, но не твоей, — сказал он ей.

Дубэ горько улыбнулась. Выхода нет, единственная возможность спастись — научиться изготовлять снадобье.

Когда, на следующий день, Тоф постучал в ее дверь, Дубэ уже была готова. Она перебросила через плечо узелок, закуталась в плащ: ее фигура стала чернее ночи. Дубэ не спала, с тоской думая о наступающем дне. В краткие моменты, когда ей удавалось задремать, она вспоминала Учителя. Он ничего ей не говорил. Только смотрел на нее, и этот страдающий взгляд стоил тысячи слов.

— Перед тем как уйти, надо выполнить ритуал, — сказал ей Тоф, когда они шли к храму.

Бессмысленная молитва. Дубэ нехотя согласилась. Храм был, как обычно, пуст, статуя Тенаара казалась еще больше, чем всегда. Тоф подобострастно опустился на колени. Дубэ молилась вместе с ним, но все ее мысли были обращены на дверь, на огромную дверь эбенового дерева за ее спиной. Каждый раз, когда Дубэ оказывалась здесь — и сейчас, и прежде, — она смотрела на дверь как на единственное, хрупкое, но недоступное препятствие, отделявшее ее от свободы.

Она оборвала последние слова молитвы.

— Идем, — сказала она и решительно встала.

— Настоящий убийца, — иронически усмехнулся Тоф. — Ты жаждешь убивать… Посмотрим, что выйдет на деле.

Однако Дубэ не обратила внимания на его болтовню. Она шла по пустому храму, и эхо шагов гремело под сводами.

Распахнув дверь, Дубэ толкнула ее и вышла. Дул ветер. В морозном воздухе ощущался запах дерева, мха, мокрых от снега листьев. Странный и загадочный запах светящихся растений, которые были способны цвести даже зимой.

«Наконец-то — жизнь».

Тоф обогнал Дубэ. Его кожаные сапоги заскрипели по снегу.

— Дорогу знаешь? — спросил он, обернувшись.

Дубэ не ответила.

Положение Дубэ сразу намного усложнилось. Теперь, когда она официально стала ученицей, все пошло по-другому, она чувствовала это. Учитель изменился по отношению к ней: он уже не был к Дубэ снисходительным, казалось, он разозлен тем, что она навязалась ему в ученицы.

Раньше, когда они были в дороге, он ждал ее, давал ей время догнать его, даже старался идти с ней в ногу. Теперь все было иначе. Он быстро шел вперед, Дубэ не могла угнаться за ним, и ей приходилось переходить на бег.

К вечеру она всегда уставала и, обессилев, ложилась у костра. Он же всегда выглядел свежим и отдохнувшим. Он готовил еду, двигаясь, как обычно, элегантно и легко.

— А я думал, что ты привыкла к долгим путешествиям, — сказал он ей однажды вечером, увидев, как она, обессиленная, плюхнулась на валун.

Дубэ робко улыбнулась:

— Да, я много ходила до того, как встретила тебя, но никогда не носилась с такой скоростью.

— У тебя должны быть натренированные ноги, это важно для убийцы.

Дубэ навострила уши: то был первый урок.

— Убийца всегда должен быть бесшумным и стремительным.

Дубэ серьезно кивнула.

— Я больше не хочу слышать жалоб, ясно? Ты должна идти за мной, и все, и никаких разговоров. Это только вопрос тренировки.

— Да, Учитель.

Все их разговоры всегда кончались послушными Дубэ «Да, Учитель». Девочка часто повторяла это. Ей нравилось, как звучит это слово — Учитель. А особенно ей нравилась мысль о том, что она принадлежит ему.

В течение всего путешествия Учитель не научил ее ничему особенному. Они только и делали, что молча шагали целый день. Когда на закате они останавливались, Дубэ, обессилев, падала на землю и мгновенно засыпала, подложив под голову мешок с пожитками. Вместе с тем с каждым днем она уставала все меньше, ее ноги привыкали к ритму ходьбы.

Дубэ вновь шагала по той дороге, которой уже проходила одна, в первые дни изгнания из Сельвы. Они шли по местам, где по-прежнему бушевала война, поэтому чаще всего передвигались по ночам.

Однажды вечером Дубэ поняла, что они пришли туда, где должен был находиться лагерь Рина. Она отлично помнила это место и ту страшную последнюю ночь.

— Тут, рядом, был лагерь, — медленно проговорила она и вдруг рассказала о Рине, его людях, о том, как она жила здесь, и о том, как они были убиты.

— Повар так никогда и не пришел. Это случилось, когда ты нашел меня, Учитель.

— Что-то подобное я и предполагал, — коротко ответил он.

Они шли дальше, и оттого, что она погрузилась в воспоминания, или потому, что образы сегодняшнего дня смешивались с воспоминаниями о той ночи, когда все погибли, а может быть, из-за ветра, заглушавшего еле слышный шум шагов Учителя, но Дубэ внезапно почувствовала себя одинокой. Она остановилась и огляделась. Если бы не слабое свечение летнего неба, было бы уже совсем темно. Учителя рядом не было.

— Учитель?

Неожиданно в памяти всплыло все — ярко и страшно. Она снова увидела, как с равнины поднимаются печальные струйки дыма. Лагеря, солдаты — как те люди, что убили Рина, как тот человек, от которого ее спас Учитель.

— Учитель?

Внезапно ей показалось, что она слышит шаги, стук копыт, как той ночью, звон мечей, а вдали — предсмертные стоны.

— Учитель, ты где, ты где?

Она бежала как сумасшедшая среди деревьев, больно цепляясь за кустарники, обжигаясь хлеставшей по телу крапивой, пока чья-то рука не схватила ее грубо и не оттащила в сторону.

— Какого черта ты так кричишь?

Дубэ узнала его по запаху, прежде чем узнала голос. Она бросилась ему на грудь, обнимала его и плакала.

— Там солдаты, а я потеряла тебя!

Учитель не обнял ее. Не погладил по голове, не стал утешать.

— Поблизости нет солдат, я бы их услышал, — сказал он, помолчав, когда Дубэ перестала всхлипывать.

Она отошла от него, вытерла слезы.

— Мне показалось… все как той ночью…

Лицо Учителя сделалось серьезным.

— Ты допустила страшную неосторожность: нельзя кричать в таком месте, посреди ночи.

— Прости меня, но в темноте…

— Мне нужно было сосредоточиться. Если ты меня потеряла, то только потому, что предалась ненужным фантазиям.

Дубэ удрученно опустила глаза.

— Твое обучение уже началось, не забывай об этом. То, что ты решила следовать за мной, обязывает тебя быть внимательной и послушной, ты больше не ребенок, и прежде всего прошлое есть прошлое, оно осталось позади и не должно тебя трогать. Существует только настоящее, твое настоящее — это я. Я не хочу видеть, как ты плачешь и понапрасну жалуешься. Когда-нибудь ты станешь убийцей, а убийцы не позволяют себе таких слабостей.