"Я ходил за линию фронта". Откровения войсковых разведчиков - Артем Драбкин

— Как вам переход от флотской жизни к пехотной?

— Первое время ходил во всем флотском. Обмотками не пользовался — брюки и ботинки. Только на пятачке перешел на сапоги.

26 сентября полк высаживался на Невский пятачок. Был пасмурный день, низкая облачность. Короткий огневой налет — и вперед на всем, что может плавать: шлюпках, баркасах, плотах. Немцы нас не ждали. Мы быстро захватили первую и вторую траншеи — они метрах в четырехстах друг от друга. Завязался рукопашный бой. Выбили немцев, закрепились. Бои там были страшные. Траншеи были забиты трупами. Плотность войск была такая, что если снаряд взрывался, то кого-то точно задевало. Из винтовки никто не стрелял, там дрались саперными лопатами, гранатами. Жизнь солдата сутки, ну двое. Как мне удалось уцелеть? Я не знаю. Я не думал о смерти.

Вот там, на пятачке, я первый раз сходил в «поиск».

Командир полка вызвал Леньку, приказал взять «языка». Пошли. Нас было человек семь-восемь. Нейтральная полоса шириной всего метров семьдесят. Торф. Все равно как перина. Поползли. А тут ракета! Мы уже почти у немецкой траншеи, хоть прыгай в нее. Нас заметили, и немцы отсекли огнем от своей траншеи. Огонь-то в этот миг погас. И мы, наверное, в три или четыре прыжка опять оказались в своей траншее. А одного разведчика нет. Ленька приказал всем идти отдыхать, а мы с ним остались до рассвета посмотреть, может, он на нейтралке лежит. Рассвет наступил. Посмотрели — никого нет. Тут немцы в контратаку пошли. Вроде наших потеснили, а потом пехота их выбила обратно.

Мне Ленька и говорит: «Слушай, снайпер стреляет по нашим». — «Где?» Бой идет, ни черта не слышно. «Да вот». И показывает: метрах в десяти в нашем тылу немец стреляет из винтовки в спину нашим пехотинцам. Видимо, когда немцев выбили, он остался. А у меня только нож, у Леньки тэтэшник. Я ему говорю: «Стреляй!» Он стрельнул, и гильза осталась в патроннике. Остались мы совсем без оружия. Я к солдатам в траншею: «Дайте мне гранату». Гранаты были немецкие, маленькие, как игрушки. Увидел у одного, схватил, а он плачет и не отдает. Отнял гранату, даю Леньке, говорю: «Бросай». Он бросил, а я за ней. Выждал, пока взорвалась, и бросился на немца. Руки за спину скрутил, ножиком в задницу, чтобы не дергался. Ленька ко мне подползает, смотрю, у него кровь изо рта идет от такого переживания. Немца спустили в траншею. Я нанял какого-то солдата помочь дотащить немца до штаба за сапоги — они же в обмотках. Сняли с немца один сапог, с солдата — ботинок, чтобы он не убежал. И так мы потащили этого немца.

Притащили немца. В штабе на столе лежит куча денег — зарплату офицерскому составу всегда во время боя почему-то давали. Командир полка говорит: «Дам тебе три дня отпуска в Ленинград». — «У меня денег нет». — «На, возьми». И так в пригоршню, не считая, сгреб и дает. «Я Ленинград не знаю». — «Возьми Кострикова — он ленинградец». Действительно, недели через две нас вывели с плацдарма, и мне дали три дня отпуска. Приехали в Ленинград. Я пошел на знаменитый Ситный рынок в Ленинграде. На нем все, что угодно, можно было продать и купить — хоть бриллианты… Ну мы бутылку на выданные деньги купили и пошли к родственнице этого Кострикова. За этого немца Леньке дали Красную Звезду, а мне медаль «За отвагу». Вторая награда тоже за пленного, и тоже медаль «За отвагу». Устроили засаду на просеке. Мы посчитали, что по ней ездят на санях, поскольку были следы полозьев. Сидели мы долго. Курить нельзя — запах махорки далеко разносится. Только под утро слышим, скрипит. На нашу беду, у тех, кто ехал на санях, была маленькая собачка. Она бежала впереди, остановилась и начала тявкать в нашу сторону. Гусев Сашка выскочил и из автомата по лошади. Лошадь рванулась на дыбы! Мы давай стрелять. В общем, взяли одного пленного, но могло все кончиться гораздо хуже.

В январе нас ввели на Невский пятачок, и мы пошли в наступление.

— Какое у вас звание?

— Сначала краснофлотец, а потом рядовой. Почему-то в истории болезни перед демобилизацией написали старший сержант. Но это не мое дело.

Меня пытались отправить на курсы младших лейтенантов, но я не пошел. Мне же сразу генерала-то не дадут, а дадут младшего лейтенанта и взвод 18–20 человек солдат, да еще вдобавок узбеков или туркменов, и что с ними делать?! Зачем мне это нужно? Тут я сам себе хозяин. Я сам за себя отвечаю. К Таллину я во взводе уже был как все равно пахан, хозяин. Как хочу, так и ворочу. Я не только был старше всех во взводе, но у меня был авторитет — к этому времени у меня было 25 пленных. И к тому же мне сопутствовала удача. И вообще я был более развитый, чем остальные. Все же курсы прошел, а там и борьбу нам преподавал инструктор из института Лесгафта, и немецкое оружие изучали. Я, например, в синявинских болотах стрелял из немецкой зенитной пушки.

— Как вы относились к немцам?

— С ненавистью. Все читали заметки Ильи Эренбурга. Скажу тебе, что ни до, ни после ничего сильней не читал, не слышал и не видел. Мне кажется, эти статьи много злости вселили в наших. Он разжег огромную ненависть к немцам. А вот показывали нам в синявинских болотах фильм про Зою Космодемьянскую. Ей: «Хенде хох!» А она — ни рыба ни мясо. Сдалась без всякого сопротивления. Было полнейшее осуждение.

— Уголовники у вас были?

— Нет. После прорыва блокады в 1944 году из лагерей прибыли бывшие заключенные. Мы взяли Николая Евлентьева. Где-то под Нарвой он попал на мину и к нам больше не вернулся.

— Как организовывался «поиск»?

— Впереди идет группа разграждения. Там саперы. За ней группа захвата. В нее входили три человека. Вооружены пистолетами, ножами. За группой захвата идет группа прикрытия. Перед броском в траншею группа прикрытия делится на две. Одна слева от группы захвата, другая — справа.

— Чем вооружены были?

— Автоматы брали только немецкие — легкие, надежные, удобные. В наш чуть-чуть пыль или грязь попала — все, отказал. С нашего надо стрелять короткими очередями, чтобы не нагревался. Чуть нагрелся, и пули рядом начинают ложиться.

До лета 1944 года у нас были наши ножи, а уже из-под Выборга мы привезли финские, с красивыми ручечками, с лезвиями гравированными.

Гранаты группа захвата не брала. Все время в группе захвата — был крепким парнем. Коленкой в поясницу упрешься, голову назад — все хрустит. Мое дело, чтобы голова не оторвалась.

— Часто приходилось офицеров захватывать?

— Не то два, не то три раза. Не часто…

— Специально ставили задачу взять офицера?

— Нет, никогда не ставили… Мы всегда боялись, как бы нас не отправили брать контрольного пленного. Второй раз в одно и то же место не пойдешь…

— Кто назначался начальником «поиска»?

— Кто покрепче, поопытнее. Я был физически крепкий. Психика у меня была устойчивая. Я абсолютно реально на все смотрел. Все мы живые. Свинью выращивают, чтобы она пригодилась нам на мясо. Человек ничем не лучше.