Последний танец - Эйлин Гудж

Этому научил ее Шон. Китти с нетерпением ждала наступления ночи, когда он потихоньку пробирался в дом через дверь черного хода и поднимался к ней в спальню. Она никогда не знала точно, придет ли Шон: помимо учебы и работы, на нем лежали домашние дела, и у него почти не оставалось времени на личную жизнь. Иногда к его приходу Китти уже спала, и он сливался с ее снами. Когда на рассвете Шон уходил, она ежилась от холода, будто его присутствие было для нее единственным источником тепла.

Стоило Китти подумать о нем в течение дня, она чувствовала приятную истому. Ей было нелегко отвлечься от этих мыслей – Китти влекло к нему помимо воли. Но вместе с тем она старалась не влюбиться в Шона. «У нас нет будущего», – твердила себе Китти. Более того, нельзя забывать о Хизер: вдруг она все-таки решит отдать ребенка ей? Шон сказал, что сестра пока не искала других приемных родителей.

«Да, но ведь это было давно. Что, если Хизер уже нашла кого-то?»

Но Китти боялась спросить об этом Шона, боялась услышать от него приговор.

Они не сошлись только в одном: Китти считала, что Хизер надо рассказать о них. А Шон был против, поскольку считал, что сестре и так нелегко. Если она узнает о его отношениях с Китти, это только расстроит ее. Прошлой ночью, когда они лежали в постели и разговаривали, Шон проговорил:

– Моя сестра… ну, ты видела, как она переживает. С тех пор как мать ушла от нас, Хизер ужасно боится остаться одна, боится, что все бросят ее. Понимаешь, что я хочу сказать?

Китти кивнула. Глядя на его четкий профиль в лунном свете, она думала о том, что любит Шона именно за то, что он не может быть с ней постоянно и чувствует себя в ответе за своих родных.

Китти знала, на что надеялся Шон: вдруг Хизер решит оставить ребенка? «И что тогда? – размышляла Китти. – Ну, по крайней мере я смогу видеться с ее ребенком, играть с ним. И как только Хизер привыкнет к тому, что мы с Шоном живем вместе…»

Отогнав от себя эти мысли, Китти решила, что не все еще потеряно и нет ничего невозможного. Кто знает? Может, им удастся даже добиться маминого освобождения.

Пока все усилия Дафны оказались тщетными. Работа детектива сродни работе археолога – надо просмотреть кучу информации ради какого-нибудь древнего факта. После неудачного визита к Берил сестры целый день перебирали старые мамины письма, звонили друзьям и родственникам. Хотя многие из них были бы и рады помочь, никто не понимал, почему мама совершила такой поступок. Тетя Роза сказала так: «Ручаюсь, сестра застрелилась бы сама, если бы это помогло удержать Верна. Я всегда удивлялась ей… но этого я совершенно не понимаю».

Китти было ясно одно: если мама и знала об изменах отца, то тете Розе ничего не сказала. И Китти твердо вознамерилась вытащить правду на свет. Однако для этого необходимо, чтобы мама согласилась свидетельствовать в свою пользу. До сих пор она упорно твердила, что виновна и заслужила наказание. Но что тогда станет с ее дочерьми и внуками? «Если она не хочет спасти себя, то должна думать о своей семье».

Сегодня Китти собиралась встретиться с Лидией и ее адвокатом, пока Дафна повезет детей в школу. И на этот раз Китти надеялась на чем-то остановиться.

– Кукурузные хлопья в буфете, а овсяные – на полке, – сказала она сестре, которая накрывала на стол. – Я сейчас вернусь.

Китти подошла к двери кафетерия и повесила табличку: «Заходите, открыто!»

В десять утра Китти уже сидела за металлическим столом, привинченным к полу, в окружной тюрьме Мирамонте. Несмотря на прохладный майский день, в помещении было душно. Том Кэткарт, расположившийся слева от нее, снял пиджак и повесил на спинку стула. Китти обмахивалась конвертом из корзины для бумаг.

Раньше, когда Китти навещала мать, стеклянная перегородка мешала видеть ее отчетливо, но теперь, сидя напротив Лидии, она заметила, что та похудела, щеки у нее ввалились, запавшие глаза казались пустыми и безжизненными. Она по-прежнему держалась прямо, но это стоило ей больших усилий. Лидия напоминала покосившийся от времени памятник, некогда гордо возвышавшийся на постаменте.

Китти было больно видеть мать такой – в ее сознании запечатлелся образ из детства: Лидия в белых перчатках и широкополой шляпе ведет их в церковь или выходит из воды, покрытая искрящимися каплями, свежая и улыбающаяся после утреннего заплыва.

«Мама, мама, подумай о том, что ты любила в жизни, как сеяла семена цветов в рыхлую почву, как резала лук для супа – ты учила меня, что надо ополоснуть луковицу, чтобы не плакать. Вспомни воскресные обеды, когда вся семья собиралась за столом. Подумай и обо мне, своей дочке».

Комок подступил у нее к горлу, и Китти сжала сухую руку матери.

– Дафна передает тебе привет. К ней приехали дети. Как они выросли – такие милые крошки! Дженни, как попугайчик, болтает без умолку, а Кайл задает умные вопросы.

Тень улыбки промелькнула на бледных губах Лидии.

– Скажи им, что я целую их. Как бы мне хотелось…

– Чего? – тихо спросила Китти.

– Ничего. Как Роджер? – осведомилась Лидия преувеличенно бодрым тоном.

– Он не смог остаться – у него какие-то срочные дела дома, но просил передать, что сделает все возможное.

– Не думаю, что он переусердствует. – Лидия поджала губы. – Прости, но мне он никогда не нравился. Я старалась полюбить его ради Дафны… но подала ей дурной пример.

– Роджер во многом похож на отца. – Раньше это не приходило в голову Китти, но теперь она вдруг осознала, что Роджер – почти точная копия их отца, вот только не наделен отцовским обаянием и умом.

– Она должна оставить его.

Китти не поверила своим ушам. И это говорит мама, мирившаяся с отцовскими изменами?! Может, она наконец поняла, что заслуживала счастья не меньше, чем ее дочери?

– Дафна сама в состоянии о себе позаботиться.

– Не сомневаюсь. Она сильнее, чем ей кажется.

– Если ты имеешь в виду Роджера, я…

– Я имею в виду не только Роджера. Из вас троих Дафна всегда была самой покладистой и терпеливой. И несмотря на это, она способна на решительные поступки, если от нее зависит счастье других людей.

«Дафна… постоянно Дафна. Мамина любимица», – ревниво подумала Китти, но тут же отогнала эти мысли.

– У Дафны сильный характер, но даже она не сможет спасти тебя, если ты сама этого не захочешь. Мама, ты должна нам все рассказать, все!

– А я уже все вам рассказала.

– Если ты думаешь защитить нас от горькой правды, то мне известно все. Я знала о его изменах с пятнадцати лет, но ничего тебе не сказала, потому что не хотела огорчать тебя. Но теперь не время хранить тайны.

Лидия холодно посмотрела на дочь.

– Я не собираюсь ворошить прошлое.