Мария София: тайны и подвиги наследницы Баварского дома - Лоррэн Кальтенбах

Большинство новых зданий Османа поднялись до пятого этажа, но некоторые еще только начинали строиться.

Даже больше, чем в молодости Эммануэля де Лаваиса, четырехугольник, образованный церковью Магдалины, парком Монсо, Триумфальной аркой и Елисейскими полями, демонстрировал топографию восхождения по социальной лестнице. За величественными воротами предместья Сент-Оноре прятались дома, полные мебели и слуг. На улицах мелькали красивые экипажи, запряженные пестрыми першеронами с блестящими ухоженными шкурами в лакированных сбруях; безупречно обходительные джентльмены в цилиндрах и ослепительные женщины, которые знали тысячу способов провести время, переходя от магазина к магазину, от парикмахера к модистке, а от модистки к ювелиру. Герцог Омальский[373], граф Греффуль, герцог Грамон, баронесса Эрланже, графиня Потоцкая нередко бывали там. Время от времени можно было заметить в толпе бутоньерку Робера де Монтескью. Это восхитительный мир преимущественно цивилизованного Парижа, величественный мир, состоявший из старой аристократии, богатых баронов и нескольких благородных императриц.

Королева поселилась в пятистах метрах от улицы Матюрин, 47, где проживала Дэзи, и чуть дальше от дома ее бывшего возлюбленного. Королевская чета перевезла свои вещи на улицу Буасси-д’Англа, между площадью Согласия и будущим бутиком Hermès, который вскоре откроет свои роскошные двери в бывшей часовой мастерской. Пара жила там изгнанниками в отеле «Вильмон»[374], в двух больших номерах с одиннадцатью комнатами каждый.

На этой узкой улочке Франциск и Мария София укрылись от адского грохота карет и экипажей на улицах Рояль и Сент-Оноре в одном из самых посещаемых домов. В зависимости от сезона и года они встречали там бывшего правителя Египта Исмаил-пашу или принцессу Долгорукую, которая однажды будет популяризирована в кино под именем Катя, морганатическую вдову большого поклонника Марии Софии, царя Александра II. Великие мира сего приезжали со всех уголков земли и останавливались в этом месте. В то время почтовые кареты незаметно заезжали под арку здания, сворачивали во двор и останавливались перед широкой лестницей.

Местные жители, кажется, считали, что Их Неаполитанские Величества прежде всего были озабочены тем, чтобы о них не говорили, настойчиво отдавая предпочтение жизни в тени. По правде говоря, королевская чета не пыталась ни слишком выделяться, ни скрываться. Восемь месяцев в году они жили в столице, раз в месяц посещали Оперу. Они часто останавливались в Шантийи: их можно было увидеть на скачках на трибуне герцога Омаля, их родственника. Они также регулярно посещали ипподромы Отей и Лоншан, где королева держала своих лошадей под псевдонимом «Граф д’Изола». Личный тренер Ее Величества? Монсеньор Мак Ормик. Его цвета? Красный сюртук, синие манжеты, красно-синий колпак.

Нрав Марии Софии, ее красота, статус героини поневоле сделали ее одной из величайших королев этого праздного и чрезвычайно богатого мира. Кроме того, она всегда присутствовала на всех патриотических мероприятиях, на всех благотворительных праздниках, на всех выступлениях, связанных с ее бывшим королевством[375].

В своем романе с ключом[376] Альфонс Доде проанализировал влияние изгнания на падших королей. Он описал с жестоким реализмом крах и упадок, которые вторгаются в побежденные королевства, которые достигли Франции, чтобы потревожить покой усопших. В этом произведении Мария София, которая предстает под очень прозрачной маской королевы Иллирии – героини осады Рагузы, живущей в Сен-Манде, олицетворяет монархическую честь, королевское достоинство, завоеванное, но никогда не униженное. Она единственная в этой книге, кто избежал катастрофы.

Надо сказать, что ее гордость подталкивала ее к тому, чтобы быть самой величественной из неаполитанцев Парижа. «Королева-воин» презирала апатичную отрешенность некоторых королей в изгнании. Она считала, что у обездоленных принцев остаются обязанности. Они должны «играть» веру в будущее под страхом оскорбления своего достоинства, даже если разум подсказывает, что завтрашний день не сулит никаких надежд: «Разве папы не пребывали в Авиньоне на протяжении восьмидесяти лет?» – как любил напоминать ее муж.

Кроме того, я полагаю, что она испытывала странное торжество, глядя свысока на своего заклятого врага, тревожного Чальдини[377]. Пьемонтский генерал, который в Гаэте имел виды на престол, стал послом Королевства Италии во Французской Республике. Рассказывали, что он управляет своей канцелярией на улице Сен-Доминик деспотически, как если бы командовал пехотным отрядом. Каждый раз, когда она видела его ужасную черную вьющуюся козлиную бородку, ей снова мерещились дымящиеся стены ее доблестной крепости и истерзанные тела в пороховых складах Сент-Антуана. Через неделю после отъезда из Гаэты она узнала, что жертвы взрыва были извлечены из-под руин: триста деформированных трупов всех полов и возрастов, триста тел, раскиданных вдоль улицы[378]. Ужас!

Этот убийца, который стрелял по безоружным, получил от короля преступников отвратительный титул герцога Гаэты в награду за все свои преступления. И его боевые подвиги не ограничивались агонией Неаполитанского королевства. Чальдини пролил и французскую кровь в Кастельфидардо, напав, как дикий зверь, на небольшую армию папы, который не мог ничего другого, кроме как защищать римское государство. Перед нападением он имел наглость объявить своими братьями по оружию Атанаса де Шаретта и Эммануэля де Лаваиса[379]: