Забери меня - Маргарита Дюжева

— Ты хочешь, чтобы я брал тебя с собой, но при этом совершенно не знаешь, как надо себя вести. Не понимаешь, что есть время, когда можно говорить, и когда надо молчать. Да, твоя беспардонная наглость может быть забавной, если мы наедине, но она недопустима вот в таких местах, в таком обществе.

— Да какое общество? — раздраженно фыркаю, — толпа разодетых теток и пузатых мужиков.

Он качает головой, не скрывая досады.

— Когда же до тебя дойдет, что там не студентики сопливые, с которыми можно вести себя как деревенская курица. Не кружок любителей выпить пивка.

Обидно, что именно к ним он меня и причисляет.

— Так объяснил бы. Показал, как надо. Научил. Я умная так-то, быстро схватываю…

В ответ скучающий взгляд. Похоже умной меня здесь не считают.

— Лера… — начинает и замолкает. Потом с тяжелым вздохом продолжает. — Я с тобой не для того, чтобы учить хорошим манерам. Когда мне захочется кого-нибудь повоспитывать, я заведу ребенка. Может двух. А с тобой весело, на грани. Все время хочется то смеяться, то убивать, то трахаться… Но не более того.

От возмущения у меня полыхают щеки и сбивается дыхание.

— Значит я подхожу только для этого?

— А ты разве сделала что-то, чтобы убедить меня в обратном? По-моему, наоборот, всеми силами стремилась доказать свою неспособность вести себя, как взрослый адекватный человек.

— Ничего я не доказывала!

— Да ты что? Ну давай по порядку. Наша первая встреча. Помнишь?

Я показала ему средний палец…

— Вторая встреча.

Меня обдолбанную пытался изнасиловать какой-то хрен, а потом я полночи блевала у Барханова в туалете…

— Выходка с мелочью за такси, сообщение с требованием лишить тебя девственности… Мне продолжать?

— Не надо, — отворачиваюсь, потому что не могу выдержать его жесткий взгляд.

— Хочешь соответствовать — меняйся сама. Не шмотками, а внутри. Включи наконец свою голову и прекрати вести себя, словно маленькая девочка. А до этого времени говорить не о чем. Все будет так, как есть.

Меня крутит. От возмущения, и одновременно от стыда. Бесит, что он считает себя в праве отчитывать меня, но не могу отрицать, что сама виновата.

— Значит, я должна все переосмыслить и стать пай-девочкой?

— Слишком размытая цель. Начнем с малого. В следующий раз, если я скажу тебе, чтобы ты сидела и не высовывалась, ты так и поступишь. Поняла? Сядешь на свою бедовую задницу, сложишь лапки на коленях и будешь сидеть. Просто сидеть, запихав в самую глубокую дыру свои порывы и самодеятельность. Прогонишь из головы своих розовых пони и будешь думать!

— Я тебе собачка что ли? Чтобы сидеть и ждать? — мое возмущение все-таки пробивается наружу. Я пыталась быть вежливой, пыталась извиниться и загладить вину. Да, я не отрицаю своих ошибок. Накосячила. Но нельзя же так.

— Собачки умные и понимают, что от них хотят. В отличие от некоторых.

— Слушай, а чего, собственно говоря, ты от меня хочешь? А, Демид? Вообще, в принципе, — делаю широкий жест руками. — Чтобы сидела на жопе ровно, по команде прыгала и когда нужно снимала трусы? Молчала, думала, не напрягала. А ты в это время будешь ходить по светским раутам с другими… с достойными… и жрать черную икру золотой ложечкой.

Смотрит. Не моргая.

У меня трясутся колени, но я не могу отступить. Не сейчас. Потому что иначе он меня сломает. Уже почти сломал.

— А мне оно надо, Демид? Как думаешь? Ждать тебя постоянно, слушать как ты называешь меня бестолковой деревней, глотать издевки.

— Я разве издеваюсь? — ухмыляется он, — просто говорю правду. То, что она тебе не нравится — это твои проблемы.

— Знаешь, когда к человеку хорошо относишься, принимаешь его таким, какой он есть. Со всеми его тараканами и заскоками! — меня несет. — Я вот, например, не говорю тебе, что у тебя эмоций, как у зубочистки. Что ты порой настолько деревянный, что хочется потыкать в тебя палкой, чтобы проверить, а жив ли ты вообще. Ничего, терплю. Принимаю полностью. Не требую изменений. Потому что…

Чуть не ляпаю «потому что люблю тебя». В последний момент проглатываю роковые слова, не позволяя им прорваться наружу.

— Потому что так надо! Так правильно! И ко мне тянешься, потому что все эти твои «достойные» ничего не могут дать кроме сраных хороших манер! Признавайся, Дем, скучно с ними? Тоскливо? Поэтому и подсел на меня? Завис?

После этой фразы его глаза меняются. В них проскакивает что-то… жуткое.

* * *

В этот момент у Демида гудит телефон. Он достает его, равнодушно сбрасывает звонок, при этом не спуская с меня задумчивого взгляда. Сканирует, пробираясь под кожу. Оценивает. Делает выводы… подписывает приговор.

— Ты переоцениваешь свое значение в моей жизни, — выдает настолько спокойно, что у меня лопается где-то за грудиной, — я откажусь от тебя так, словно никогда и не знал.

Настолько больно, что хочется отшатнутся, но я стою, вцепившись побелевшими пальцами в перилла, морщусь и, кажется, не дышу.

Снова его телефон. В этот раз Демид отвечает:

— Слушаю.

До меня доносится размытый мужской голос. Я пытаюсь придти в себя, найти остроумный ответ. Сказать хоть что-то, но голос пропал. Штормит.

Я откажусь от тебя…

Почти выворачивает наизнанку. Я не знаю, что делать. Как исправить. Как заставить его забрать эти слова обратно. Мне жутко. Меня трясет. Я еще никогда и ни с кем не расставалась. Я не умею этого делать. Я не хочу это делать!!!

Мне кажется, что сейчас меня свалит инфаркт, а он… просто уходит.

Сукин сын просто разворачивается и уходит, продолжая разговаривать со своим собеседником!

Запоздало понимаю, что перегнула. Меня будто вытряхивает из своего собственного тела. Вижу все со стороны. Наглую, всклокоченную себя, уверенную, в собственной неотразимости и незаменимости. И взрослого мужчину, которому такие выкрутасы нахрен не сдались.

Доигралась! В этот раз окончательно.

Словно в прорубь с головой. Перехватывает дыхание. В кожу впиваются миллионы иголок. Я не хочу, чтобы он уходил. Не хочу, чтобы забывал. Я им дышу.

Живу нашими встречами, взглядами, прикосновениями.

Словно робот иду следом, не отрывая взгляда от широких плеч. Хочется умолять его, чтобы остался, чтобы простил. Обещать, что все пойму и исправляюсь, даже несмотря на то, что внутри нестерпимо больно, когда он бьет словами, не жалея. Я почти готова это сделать, но вспоминаю его «ты переоцениваешь свое значение в моей жизни». В голове снова что-то щелкает, и включается защитный механизм. Тот самый, который заставляет сыпать глупостями и раздувать грудь в мнимой гордыне.