Дитя Дракулы - Джонатан Барнс

вульгарно неистовое, голос – неприлично громкий и возбужденный.

Озадаченный и встревоженный, я остановился и с минуту наблюдал за этим ненужным представлением, прежде чем из переулка появилась группа бледных мужчин несколько старшего возраста – несомненно, дядья девушки, – которые, невзирая на бурные рыдания и весьма энергичные протесты означенной особы, утащили ее прочь.

Я хотел бы одобрить усилия этих джентльменов по пресечению столь возмутительного нарушения общественного порядка. Никогда в предыдущие века молодость и красота не служили оправданием для непристойного поведения, и я не вижу причин, почему в нынешнюю эпоху положение дел должно хоть сколько-нибудь измениться.

К счастью, я вернулся домой невредимым и рассказываю вашим читателям об этом инциденте исключительно с целью наглядно показать низкий уровень воспитания и культуры удручающего большинства нашей молодежи.

Безусловно, сейчас настало время задать неприятные вопросы всем, кто несет ответственность за молодое поколение, – в частности, учителям и родителям.

Ваш постоянный читатель

Пешеход

Письмо Сары-Энн Доуэль – доктору Джону Сьюворду

(конверт не распечатан)[52]

5 января

Уважаемый доктор! Не знаю, прочитаете ли Вы когда-нибудь мое письмо, ведь говорят, Вы пропали без вести. Говорят, Вы покинули Лондон и уехали странствовать бог ведает куда. Если это правда, я уверена, что Вы так поступили не по собственному выбору. Вы бы никогда не бросили своих друзей и пациентов, находясь в здравом рассудке. Вы хороший человек, доктор Сьюворд, и я Вам доверяю. Знаю, и Вы поверите мне, когда я расскажу, что со мной случилось.

Если Вы гадаете, зачем я пишу к Вам сейчас, отвечаю: затем, что хочу рассказать Вам свою историю и, боюсь, навсегда простится с Вами. Во-первых, Вы должны знать, что я покинула дом Ваших друзей, куда Вы меня отослали. Я сбежала ночью. Старик умер, я сделала все, что могла. Но между мной и хозяином дома, сэр, создалась некоторая неловкость. И со странным хозяйским сыном что-то не так. Говорить об этом он не может, но с ним определенно очень неладно. Чесное слово, я и не помышляла о бегстве, покуда все не стало совсем уже плохо.

Врядли Вы знаете, доктор, но раньше у меня был возлюбленный. Его звали Томас Коули, и хотя он во многих отношениях был человек негодный, я по-прежнему считаю, что сердце у него было хорошее. Он начинал свой жизненый путь в непростых условиях и лехко попал в дурную компанию. Какое-то время водился с Молодчиками Гиддиса и состоял на учете в полиции. Но со мной Том становился другой – мягче, добрее – и хотел только любви, в которой ему столь долго было отказано.

Покинув дом Харкеров, я сразу поехала в Лондон и по приезде написала Тому, что встречусь с ним завтра в шесть вечера в месте, где мы часто встречались раньше: под часами на вокзале Ватерлоо. Там, сэр, можно спрятатся у всех на виду. Можно спрятатся среди людской суеты и остатся незаметным в большой толпе.

И вот, сэр, я стояла и ждала, все еще не теряя надежды. Время шло, и я начала беспокоится. Прождала почти час. Что-то внутри убеждало меня уйти. Голос в голове призывал меня бежать. Инстинкты умоляли задать стрекача. Я всех проигнорировала, сэр. И как же теперь жалею, что не послушалась!

Без нескольких минут семь я увидела Тома, идущего ко мне из толпы. Он улыбнулся сжатыми губами, и я сразу започуяла неладное.

– Привет, цветочек, – сказал он каким-то не своим голосом, равнодушным и холодным. Он был неестествено бледный, и в свете вокзальных фонарей глаза у него сверкали красным, как у сына Харкеров.

Я повернулась и бросилась бежать, но с Томом были другие мужчины (другие существа), такие же как он. Они окружили меня, сэр, вывели с вокзала и посадили в экипаж, ждавший на улице. Никто из людей, мимо которых мы проходили, похоже, не заметил, что меня похищают.

Том ни на миг не спускал с меня своих красных глаз, под пристальным взглядом которых я обнаружила, что не могу ни закричать, ни вырватся, ни побежать, вообще ничего.

Меня отвезли в какой-то дрянной дом в Ист-Энде и держат здесь взаперти. Теперь я знаю, сэр, кем стал Том и другие. Я знаю, в кого они превратились. Многие не поверили бы мне, сэр, назвали бы глупой девицей, с головой, набитой старыми сказками, но почему-то я уверена, сэр, что вы не усомнитесь, что я говорю правду.

Да, доктор Сьюворд, я ясно понимаю, кто они такие, целая гнусная шайка этих существ. Верховодит ими женщина, черноволосая и красивая. Она умеет превращатся в летучую мышь и в туман, сэр. Я подслушала их тихий разговор о планах и, хотя поняла далеко не все, теперь страшно боюсь за мой город.

Вчера вечером я попыталась сбежать и найти убежище, но они догнали меня и уволокли обратно. Они хотят превратить меня, сэр, сами знаете в кого. Думают, я буду им полезна.

В Ист-Энде есть одна часовня, Святого Себастьана, и некий священник, для которого, говорят, я предназначена. Моя роль уже написана, и они хотят, чтобы я в точности ей следовала.

Я кинулась в ноги Тому, но он лишь рассмеялся и сказал, что все будет лучше, когда я стану такой же, как он.

Это письмо я отдам одной из обычных смертных женщин, которые прислуживают им в дневные часы. Она согласилась взять его у меня, но больше ничем не помогать не будет. Она их боится, и они платят ей огромные деньги.

Если Вы, сэр, когда-нибудь прочтете это письмо, прошу Вас, сделайте то, что не получилось у меня: бегите. Бегите из города. Бегите от этих существ. Бегите от Темного, который грядет.

Мне очень жаль, сэр, что я не сумела полюбить Вас.

Прощайте, доктор Сьюворд.

Ваша Сара-Энн

Из личного дневника Амброза Квайра, комиссара лондонской полиции

6 января. В прошлом я питал страстное, но сугубо тайное желание когда-нибудь представить читающей публике избранные места из своих дневников в виде красиво переплетенного тома. Я надеялся, что подобное издание вызовет большой интерес у широкой аудитории. Оно бы проливало свет на полезную работу, которую выполняют полицейские силы, давало живое и яркое представление об особой ответственности и сложных обязанностях, которые лежат на тех, кто, как и я, находится на высших ступенях командной иерархии.

В последние дни преступный мир столицы остается в состоянии повышенной тревожности, нервозности и агрессивности. Дикерсон непреклонен в своей решимости возглавить следственную группу по установлению причин беспорядков между криминальными кланами.

Я знаю, что с точки зрения морали