Старик и ангел - Александр Кабаков

И пока не взлетел в огромное пустое небо. Пустотой небо напоминало о бессмертии и душе, которых так жаждал бедный Кузнецов. Но он остался на земле и лишь мысленным взором проводил беглеца.

На этом Петр Иванович Михайлов, бывший чекист, которых не бывает, навсегда покинул Родину и мое сочинение.

Или не навсегда.

Как получится.

А профессор Кузнецов позвонил медсестре Тане и поехал к ней жить — от Выхина еще автобусом.

Снег лежит ровный и чистый, скрывающий изорванный асфальт дорожек и переполненные мусорные ящики. Во всех направлениях двор пересекают небольшие ничейные собаки, эти движущиеся по снегу фигуры создают совершенно брейгелевскую картину. По внутреннему периметру длинного прямоугольника, образованного пятиэтажками, стоят машины, совсем новые и ржавая рухлядь, но представить себе, что они способны передвигаться, одинаково невозможно — снег быстро выравнивает все, и уже разноцветные железные коробки почти сплошь превратились в обтекаемые сугробы.

Неба над пятиэтажками нет. Не то чтобы оно серое или хотя бы бесцветное или просто пустое — его не существует вовсе.

«Возможно, так выглядит небо с обратной стороны, если смотреть на него не снизу, как мы, живя на земле, смотрим, а сверху, оттуда, где нас пока нет, — думает пожилой человек, глядя в окно. — И, вероятно, мне здесь так спокойно именно потому, что всё похоже на ту жизнь, которая будет с другой стороны неба, — думает он. — Когда же я перестану думать всякую чушь, вот же забил мне голову всякой дрянью этот полковник, — думает старик, в котором все уже узнали Сергея Григорьевича Кузнецова, профессора на пенсии. — Проклятый беглец, — думает профессор…»

Он сидит за небольшим столом, треть которого занимает аккуратная стопка книг, треть — ноутбук, а посередине лежит листок бумаги. На темном переплете верхней, довольно тощенькой книги написано: проф. Кузнецов С.Г. Многофакторный метод расчета рамных конструкций. На дисплее компьютера мерцает строка: Расчет прочности рамных и других конструкций, находящихся под влиянием бесконечного количества факторов. С. Кузнецов. А что начиркано на бумаге, разобрать невозможно.

Кроме стола и складного стула, на котором сидит профессор, в комнате стоят широкая тахта, прикрытая почему-то толстой пластиковой пленкой, и узкий книжный шкаф, все книги там выстроены наружу корешками, и только одна гордо выставляет наружу переплет. На переплете изображена очаровательно улыбающаяся красавица средних лет, а вокруг ее лица разлетается имя автора и название: Сандра Ливайн. Как стать счастливой и сделать счастливыми других.

Больше в комнате нет ничего, но нельзя сказать, что никого: на подоконнике, к которому приставлен рабочий стол профессора, дремлет бело-черная кошка, расцветкой и формой пятен напоминающая корову, какие распространены в русской средней полосе. Глаза ее зажмурены, как и полагается спящей кошке, но время от времени разлепляются, образуя две щелки, в которых, если успеешь заглянуть, можно обнаружить доброжелательное любопытство.

А за подоконником окно — окно первого этажа, выходящее в заснеженный двор, где я и обрел вновь моего героя. Окно, глядеть в которое он полюбил так же, как полюбил все в своей новой жизни — эту комнату, стол, тахту, шкаф с книгой о счастье и, конечно, кошку.

К слову, чтобы определиться: кошку зовут Кошка. Существо она немолодое и болезненное (чем и объясняется упомянутая пластиковая пленка на тахте — писает иногда по забывчивости где придется), но время от времени возбуждается и принимается носиться как угорелая. По причине такого сходства характеров и общности страданий (если б не лекарство «Омник», то и с профессором мог бы неоднократно приключиться мочеиспускательный конфуз), а также потому, что они остаются днем в квартире только вдвоем, у них быстро установились приязненные отношения. Такие отношения обычно складывались у Сергея Григорьевича с соседями по больничным палатам и с животными.

Словом, в тишине рабочего дня, когда все нормальные люди находятся не в спальном районе Южное Брюханово, а на предприятиях и в учреждениях, отставной профессор Кузнецов сидит именно в центре вышеназванного славного района за ноутбуком, привезенным из его бывшей квартиры вместе с десятком научных книг. Профессор смотрит в окно на пустой заснеженный двор, вид которого почему-то успокаивает Сергея Григорьевича лучше всякого транквилизатора.

Он думает о методах расчета рамных и других конструкций.

А также о кошке Кошке.

О снеге.

О книге про счастье.

О том, как бы приработать тысячу-другую к профессорской пенсии и к части ренты, выделенной ему законной женою из платы непотребных блондинов за полученную когда-то профессором от райисполкома квартиру. М-да, Оля, не ожидал…

О вышеупомянутой, скрывшейся где-то в лабиринтах Европы, жене, Ольге Георгиевне Кузнецовой, в девичестве Шаповаловой, а теперь m-me Chapoval-Kuznetzoff — прости ее Господь, пошли ей здравия и всякого благополучия.

О также скрывшемся где-то в лабиринтах всего мира сомнительном полковнике сомнительного ФСБ Михайлове Петре Ивановиче. Полковник этот внушил профессору Кузнецову дикий бред и спровоцировал галлюцинации со сворачивающимся в трубку шоссе, с парой властвующих мотоциклистов и с Россией, живущей по правилам дорожного движения вместо конституции. Бред-то он бред, но насчет бессмертия и власти Дьявола над человеческими душами не совсем, может быть, и бред. С душою и бессмертием всякое может быть, Сергей Григорьевич предпочитает верить, как раз и навсегда заповедано, однако ж… Вдруг у него и вправду души нет? Вдруг не соврал чертов полковник — впрочем, мужик в быту довольно симпатичный… Нет, так действительно с ума сойдешь. Одно дело — временное помрачение, а совсем другое — упереться в эти кощунственные сказки, погрузиться в них… И почему это, спрашивается, нет у меня души, а? Не было бы — не мучился б. Наврал полковник.

О женщине по имени Таня, которая сейчас находится по месту своей основной работы медсестрой во второй кардиологии пятой градской больницы, а потом пойдет еще по частным пациентам — колоть обеспеченным старикам и старухам кокарбоксилазу по двести рублей укол, поскольку сын ее Коля — студент, и деньги очень нужны. Женщину Таню Сергей Григорьевич Кузнецов любит гораздо больше своей жизни, вернее, считает именно ее своей жизнью, так что сравнивать тут нечего. Любит — и все. Конечно, некоторые сочтут его совершенно сумасшедшим — мало того, что чертей на мотоциклах видит, так еще и связался с бедной бабой на четверть века моложе, а у самого — ни крыши над головою, ни денег. Не говоря уж о том, что она медсестра, а он хоть и отставной, однако ж профессор… Но ему уже все равно, кто и что считает, и Тане все равно. Вот придет она в семь, быстренько салат нарежет, суп, который вчера миленькому-любименькому понравился, разогреет… И сядут они ужинать, и будут смотреть друг на друга через тесный кухонный стол и, может, даже выпьют немного вместе, она так деньги тратит, что на все хватает, и ей на вино, на котором написано, что чилийское, и ему на виски — ну, самый дешевый, конечно, и только в том случае, если у него какой-нибудь заработок в этом месяце образовался, статья за границей или лекция в университете. А потом устроятся на тахте смотреть пиратский фильм — профессор насобачился фильмы из Интернета качать. И после фильма она ему разотрет ноги мазью от отеков и все лекарства даст по схеме, которую у хорошего врача в больнице узнала как бы для родственника, и потом они заснут, держась за руки, больше, она говорит, ей ничего от него не нужно, если сам не захочет…