Росток - Георгий Арсентьевич Кныш

анализ грунтов, растворов, измерение перепадов температур, освещенности, пробы воздуха. Тысячи проб! Она удивлялась — откуда, из каких закоулков своей сухощавой немощной фигуры профессор добывает столько энергии, что ее хватило бы, наверное, на освещение целого микрорайона.

До крови искусала губы, узнав об открытии профессора: специально подобранные и растворенные в воде канцерогены стимулируют рост кустарников и деревьев. Увеличивается размер и количество органов. Их листва в полтора раза больше, чем у контрольных. И главное — профессор открыл закономерности перестройки жизненных процессов растений, доказал, почему они становятся неуязвимыми для целых полчищ микробов и вредителей-насекомых.

Всего одна веточка... Знать бы наперед, что она подарит профессору звание академика, почет, всеобщее признание! А ей, затеявшей все это...

Майя достала нужные выписки, пробежала их взглядом, чтобы освежить память. «Моя новая затея... Иосиф Самуилович посмеялся бы. Гриша поддержал бы и подбодрил...» Она взяла журнал для записей, направилась в противоположный конец оранжереи, где целый год в обливных горшочках, расставленных на стеллажах, крепли, расцветали лилии — белые, голубые, фиолетовые — всех видов и подвидов, которые удалось разыскать. Выйдя в тамбур, взглянула на показания приборов — давление, температура, содержание кислорода. Сказала дежурной сестре:

— Перенесите для эксперимента цветы пятого, седьмого, четырнадцатого секторов. Пусть техник подготовит их к работе.

Низенькая чернявенькая девушка, недавняя выпускница средней школы, почему-то шепотом заверила:

— Будет сделано. Будет исполнено.

Майя неохотно пошла на обход больных. В коридоре возле ординаторской буднично поздоровалась с коллегами, свысока взглянула на сестер и санитарок, задержала любопытный взгляд на новенькой санитарке Аиде.

Полмесяца тому назад в ее кабинет нерешительно вошла повязанная пуховым платком молодая женщина в дубленке, в сапожках на высоких каблуках, стройная, точно изваянная из мрамора. Она уже приходила однажды. Тогда Майя отказала ей в работе. Не было свободных мест. А в этот раз... Ее поразили смятение, боль, страдание в глазах молодицы. На вопрос, что она умеет делать, женщина чистосердечно призналась — ничего. Кроме домашней работы. Призналась с нескрываемой безнадежностью, заранее ожидая отказа. Эта безнадежность и подкупила Майю.

— Хотите научиться? Нам нужны санитарки.

— Век буду благодарна, — вырвалось у молодицы.

Аида была старательной, трудолюбивой, все указания выполняла своевременно. У Майи не было претензий к ее работе. Сейчас, присматриваясь к Аиде, Майя неожиданно заметила, что у нее белокурые волосы и черные-пречерные глаза.

«Полная противоположность мне», — подумала она с неприязнью, и ей вдруг захотелось чем-то уколоть Аиду. Бросила сердито:

— Вы небрежно причесаны, халат на вас мешком висит. Чему от вас научатся дети?

— Во всяком случае, я не буду учить их приваживать чужих мужей, — отпарировала Аида, вызывающе посмотрев в глаза Майи. — Халат мой выстиран, выглажен... Волосы причесаны... Я придерживаюсь служебных инструкций.

Майю не очень-то задела дерзость Аиды.

— Если бы их придерживались в семейной жизни... — легко, словно дуновение ветерка, прошелестел ее голос. Она не договорила, но Аида все поняла. Эта намекает на ее непорядочность, сомневается в ее верности. Да как она смеет! Надо было немедленно дать отпор. Но Аида не успела этого сделать.

— Возьмите истории болезни. Пойдете с нами, — приказала Майя, решив не продолжать взаимный обмен язвительными комплиментами.

Никто из присутствующих не придал значения этой словесной перепалке. Ничего особенного, обычная рабочая нервотрепка.

Не поднимая головы, Аида зашла в ординаторскую, схватила пачку папок со стола. Пользуясь тем, что ее никто не видит, лацканом халата вытерла влажные глаза, поправила волосы. Когда она вышла из ординаторской, услышала недовольный голос Майи:

— Копуша какая-то... Если хотите опоздать — поручайте ей. Наконец-то их светлость изволили явиться.

Закусив губу, Аида молча внесла папки в первую палату, где лежали дети с легочными простудными заболеваниями, острыми осложнениями. Мальчики и девочки, толком не научившиеся говорить, о чем-то лепетали между собой и хорошо друг друга понимали. Они не бегали, не кричали, что-то степенное и по-взрослому серьезное проглядывало в их личиках. Поняв, что это и есть страдание, еще не осознанное мозгом, но остро ощутимое телом, Аида прониклась мучительным сочувствием к этим маленьким симпатичным человечкам. Она с неизвестной ей раньше ревностью увидела, как белобрысенькая девочка с голубыми барвинковыми глазами жадно потянулась к Майе.

— Тетя Майя... вава...

Заученно ловким, выверенным движением Майя оголила ее до пояса, приложила ладонь к худенькой спинке, постучала по ней кончиками пальцев, осмотрела шейку, потрогала за ушками.

— Головка не болит?

— Нет...

— А здесь?.. — Майя нажала на тоненькую ключицу.

— Ой...

— Еще один день давайте антибиотики, витамины... Завтра назначьте на консультацию к профессору, — сказала Майя старшей медсестре с такой озабоченностью, что Аида вздрогнула. Какая же беда подстерегает эту маленькую девчушку? Как отвести ее, эту беду?

— Будешь бегать, будешь... — пообещала Майя. — Позже... А пока лежи под одеяльцем.

Марийка натянула на себя рубашечку, спряталась под одеяльцем.

Майя погладила головку девочки и подошла к соседней кроватке. Закованные в гипс ножки мальчугана, положенные на простыню, не мешали ему передвигать по койке автомашину с прицепом. В кузове машины он катал маленького тряпичного зайчика, а в прицепе — белочку. Черная обезьянка, сделанная из ниток, попала под колеса автомашины, они безжалостно переехали ей ноги. Зайчик соскочил с кузова, подхватил обезьянку, положил ее в прицеп, чтобы быстренько отвезти в больницу...

— Маркуша, как твои ножки? — Майя положила руку на бледные пальчики с синими ногтями, выглядывавшие из-под гипса. Недавно она перевела этого мальчика из хирургического отделения в терапевтическое: там он лежал один, не мог заснуть, хныкал, просился к маме. Здесь, рядом со сверстниками, Марко стал хорошо спать, у него появился аппетит, интерес к игрушкам. Часто он подсознательно воссоздавал несчастный случай, который произошел с ним: улица, автомашина и страшные колеса — они неумолимо накатываются, сбивают с ног... Шофер, сбивший Маркушу (в случившемся он не был виноват), почти каждый день приходил в палату с родителями Марка и по совету Майи рассказывал мальчику, как все произошло. Этим самым он ослаблял психическую травму ребенка. И дрожащий, испуганный, прибитый горем мальчуган — таким он был в первые дни — постепенно приходил в себя. «Вот она — неимоверная гибкость и подвижность психики, — подумала Майя. — Только надо разумно и расчетливо воспользоваться этой податливостью».

— Тетя доктор,