Тамерлан. Правитель и полководец - Гарольд Лэмб

Сражение началось с атаки на самый край правого фланга тюркских воинов Сулеймана, сына Баязита, скакавшего во главе всадников из Малой Азии. Атакующих встретил губительный огонь огнеметов и рой смертоносных стрел. Лошади и всадники массами падали на землю в пыли и дыму.

Расстроив ряды атакующих, в контрнаступление пошла первая линия тюркских воинов, за которой следовали основные силы правого фланга во главе с талантливым полководцем эмира Нуреддином.

В первый же час сражения турки были остановлены и войска Тимура перехватили инициативу. Нуреддин обрушился на фланг Сулеймана с такой силой, что часть тюменов турок бежала с поля боя. Мобилизованные в армию Баязита тюркские отряды из Малой Азии обнаружили, что их вожди сражаются на стороне Тимура, и воспользовались хаосом, чтобы дезертировать.

Когда на правом фланге четко обозначился перевес Нуреддина, в атаку тремя эшелонами кавалерии пошел левый фланг армии эмира. Всадники Тимура пробились сквозь цепи турецких стрелков и устремились против сильно изнуренной кавалерии противника. Левый фланг ушел вперед так далеко, что Тимур потерял его из виду.

В это время к деду прискакал хан Мухаммад и спешился. Он припал к ногам эмира и попросил разрешения атаковать центром турецкую пехоту. Тимур не дал разрешения. Вместо этого он велел Мухаммаду оказать поддержку войсками из Самарканда и отрядами туркмен левому флангу армии, исчерпавшему свою ударную силу.

После этого любимый внук старого завоевателя поднял свой красный штандарт и повел на выполнение задания цвет армии Тимура. Он помчался галопом на самый опасный участок битвы, где закованные в доспехи сербские всадники, попавшие в плотное окружение тюркских воинов, сражались насмерть. На этом участке отряды европейской пехоты отбивали атаки противника на каждом холмике. Здесь погибли в бою командиры отрядов, прибывших с Балкан, а храбрый Мухаммад был столь серьезно ранен, что ему пришлось спешиться. Тем не менее правый фланг армии Баязита был разгромлен.

Султан остался с многочисленной пехотой, занимавшей участки не оборудованной в инженерном отношении местности и зажатой тюменами тюркских всадников слева и справа. В это время Тимур принял на себя командование центром и двинулся вперед.

Великолепная османская пехота – элитный корпус янычар – не стала атаковать противника. Янычары были обречены. Они попали в безнадежное положение, а султан оказался беспомощным перед лицом искусной игры «великого гроссмейстера» Азии. В арьергарде войск султана начали разбегаться некоторые полки, которым еще не закрыли путь к спасению. Другие полки, рассеченные успешными атаками противника, продолжали сопротивляться на любой мало-мальски пригодной высоте. Против них двинули слонов, с боевых башен на спинах которых на турецких пехотинцев низвергался жидкий огонь. Истощенные турки гибли на выжженной солнцем равнине среди грохота и пыли. Даже многие из тех, кто бежал с поля боя, умирали от голода.

Баязит с тысячей янычар отбил атаки тюркских всадников и оставался на холме в течение всего полудня. Взяв в руки боевой топор, он сражался среди своих воинов плечом к плечу. Личные охранники султана гибли с оружием в руках. Точно так же умирали солдаты одного батальона старой императорской гвардии, стойко державшиеся на своей позиции в битве под Ватерлоо, когда разбитая наполеоновская армия обратилась в бегство.

Перед наступлением сумерек Баязит сел на коня и попытался в сопровождении нескольких всадников избежать плена. Султан не ушел от погони. Его спутников настигли смертоносные стрелы. Конь Баязита был также убит. Султана связали и доставили на закате солнца в шатер Тимура.

Согласно преданию, Тимур в это время играл в шахматы с Шахрухом. Когда эмир увидел бородатого турка, царственный облик которого не стерла происшедшая трагедия, то поднялся и подошел ко входу в шатер. Смуглое лицо Тимура осветила улыбка.

– Недостойно, – воскликнул Баязит, не утративший ни гордости, ни мужества, – насмехаться над тем, кого покарал Аллах!

– Меня забавляет то, – ответил Тимур не спеша, – что Аллах позволил властвовать в мире такому хромцу, как я, и такому слепцу, как ты. – Помрачнев, эмир добавил: – Разве не ясно, какой была бы моя судьба или судьба моих людей, если бы ты взял верх в сражении?

Баязит не ответил. Тимур велел развязать султана и посадил его в шатре рядом с собой. Старому завоевателю было приятно иметь в качестве пленника великого султана. Он обращался с ним учтиво[23]. Пленник попросил разыскать его сыновей, и Тимур распорядился уважить его просьбу. Одного из них, Мусу, разыскали. Ему выдали облачение чести и дали возможность находиться рядом с отцом. Другой сын погиб в сражении, его не нашли. Остальные сыновья Баязита бежали с поля битвы.

Тумены Тимура были посланы преследовать остатки турецкой армии по всем направлениям, вплоть до морского побережья. Захватив главный город осман Бруссу, Нуреддин прислал эмиру личную сокровищницу Баязита и рабынь султана, многочисленных и хорошеньких. Летопись свидетельствует, что новые хозяева нашли рабынь весьма искусными в игре на музыкальных инструментах и танце. Тюркские воины вернулись в лагерь Тимура с самой разнообразной добычей. Был организован традиционный по такому случаю пир, на этот раз с добавлением европейских вин и женщин.

На пир пригласили Баязита, которому волей-неволей пришлось прийти. Султана усадили рядом с Тимуром, причем эмир велел вернуть пленнику его султанские регалии, конфискованные вместе с другими сокровищами в Бруссе. Поневоле гордый турок надел свой тюрбан, украшенный жемчугами, и взял в руку жезл – символ его прежних побед. Султана в таком облачении потчевали винами из его собственного погреба. Он, однако, не прикасался к кубку и не пробовал ничего. Перед ним его лучшие женщины, раздетые донага, ожидали победителей.

Среди них он видел свою фаворитку Деснину, сестру покойного хана сербов, христианку, которой султан был увлечен настолько, что не принуждал ее принять исламскую веру.

Ему приходилось сидеть неподвижно и безмолвно, в то время как напротив в клубах кадильного дыма он видел белые силуэты женщин, которых он ласкал и которых он отбирал для себя из пленниц. Среди них – черноволосые армянки, светловолосые черкешенки, пышнотелые русские женщины и ясноглазые гречанки. До сих пор никому не дозволялось видеть этих женщин вне гарема.

Азиатские вожди устремляли на Баязита свои взоры – любопытные, насмешливые или полные ненависти. У султана были основания поразмыслить над содержанием писем, которые год назад он писал повелителю этих тюркских воинов. Надменное, гордое выражение его лица скрывало сотрясавшую его, как лихорадка, ярость. Он не мог принимать пишу.