Этническая катастрофа. Россия без русских? - Алексей Челноков

На стенах, как полагается, развешаны полотна хозяина квартиры: танковое сражение на сумеречных полях подсознания; кресты на крыльях «Мессершмитта», носящегося над руинами города-призрака; свечка церквушки и ее опрокинутое отражение в мертвых водах Аида. Мощный, но темный художественный дар.

— Черный метафизик, — представился Коноплев.

Художник снял со стены картину с изображением трех выпивающих мужчин.

— Это Головин, — ткнул он пальцем в того, что слева — с низким лбом и глубоко посаженными глазами, в руках его гитара, а затем, указав на среднего, мрачно пошутил:

— Кускова уже нет, а рядом автопортрет вашего покорного слуги, пока еще живого…

Я спросил, какие еще картины наиболее дороги ему. Он долго рылся в чулане, затем извлек небольшое полотно, бережно завернутое в чистую холстину. Через мгновение передо мной предстал написанный маслом герб Российской Федерации, почему-то ярко-морковного цвета. Грудь двуглавого орла закрывала черная свастика; большая изогнутая свастика была фоном для герба…

— Как проходили встречи «Черного ордена СС»? — переспросил Коноплев — Очень просто. Если были деньги, то снаряжались гонцы, которые через полчаса-час приносили «шнапс». И начиналось ритуальное общение с богом Дионисом. Вхождение божественной жидкости в плоть и кровь сопровождалось приветственным поднятием вытянутых рук к Солнцу. Позже следовали «псалмы» в стиле танго или уголовно-романтического шансона в исполнении Головина. Потом мэтр вел беседы. О чем? О чем угодно: о пирате Питере Бладе и философе Хайдеггере, о поэте Артуре Рембо и «черной метке» из «Острова сокровищ», об Атосе и Арамисе, о Жанне д’ Арк и Фениморе Купере, о Вертинском и Венечке Ерофееве. В обществе Головина не приветствовались разговоры на привычные, злободневно-материальные темы. И политика, уже такая модная — перестроечная — была у него не в почете. Ибо считалась физикой, а не метафизикой. Головин постоянно употреблял слово «совдеп». Он пояснял, что при Сталине «все было отлично», «совдеп родился при Хруще» и длится не переставая. Но при этом он часто упоминал маркиза де Кюстина и «славянскую рабскую плоть»: надо думать, «совдеп» для Головина не имел временных рамок.

— До сих пор не могу понять, чем так завораживали пьянки с Головиным. Пили и днем, и поздней ночью, когда добропорядочные граждане на работе или спят. Эти пьянки оставляли неизгладимое впечатление, как говорится, на всю жизнь. Случались и драчки. Головин был хорошим провокатором: задал случайному человеку пару очень неприятных прямых вопросиков, ну и летели стаканы, кулаки, стулья, — подытожил «черный метафизик».

Головин умер в 2010 году, чуть-чуть не дожив до семидесяти двух лет. Последние полтора десятилетия на его стихи было сложено немало песен, которые исполняли известные музыканты, например Александр Скляр с группой «Ва-БанкЪ» и Вячеслав Бутусов с музыкантами группы «Кино».

В числе провожавших Головина в последний путь были его «духовные дети» Дугин и Джемаль — «уходит вдаль дивизия СС»…

Говорят, это Головин надоумил Дугина и Джемаля вступить в ряды так называемого народно-патриотического фронта «Память» — юдофобской организации, члены которой пугали обывателя, маршируя по улицам столицы в черных рубашках с портупеями. «Никто больше в «Памяти» таким обширным багажом знаний о фашизме не обладал», — считает Эдуард Лимонов, и уже в 1988 году «посвященные» знатоки «Аненэрбе» вошли в центральный совет «Памяти».

Лимонов предполагает, что своими лекциями они произвели среди «памятников» фурор, что вызвало «чувство ревности и опасения за свое место у вождя Дмитрия Васильева. Посему пребывание Дугина и Джемаля в этой организации оказалось кратковременным. Вождь изгнал обоих эрудитов-интеллектуалов из организации». По версии самого «Дим Димыча», «головинские ребята» были уличены в «жидо-масонских связях и проведении сатанинских ритуалов».

Так жизненные пути-дорожки Джемаля и Дугина надолго разошлись. Один отправился за Аллахом, другой — в староверческую церковь. Только «высшие ценности оккультного ордена» продолжали незримо объединять их.

Далее следы Джемаля обнаруживаются в Астрахани, где летом 1990 года состоялся учредительный съезд печально известной Всесоюзной исламской партии возрождения. Вскоре он возглавил так называемый Исламский комитет России. С 1992-го вел на первом телевизионном канале исламский раздел религиозной программы «Ныне», телепрограмму «Минарет». Его принимают влиятельные и состоятельные лица ряда исламских государств. Джемаль медленно, но неуклонно двигался к политическому Олимпу. В политических кругах России он был симпатичен тем, кого не устраивает ориентация страны на Запад.

Джемаль стал называть себя «инструментом ислама». Говорил, что сейчас религия и политика становятся синонимами, как в достохвальные времена средневекового Халифата. «На примере Афганистана, Кавказа и Балкан, — утверждал он, разговаривая со мной в далеком 1995 году, — видно, что время возвращается». Единственным препятствием на пути к этому он видит «стремление США покорить весь мир».

Предлагал остановить «американское нашествие» с помощью новой политической стратегии, получившей название «Исламский проект». Объяснял: «Существует «западный проект», который опирается на общечеловеческие ценности, бесконечный прогресс. «Исламский проект» — прямо противоположен».

Однажды я встретился с ним на «съезде» одной из неонацистских групп, проходившем в помещении Музея Маяковского. Джемаль порой спускался с политического Олимпа, чтобы ощутить биение «неистовых арийских сердец». Собственно, что отделяло исламского деятеля от православных неонацистов? Ничего, кроме сотни-другой проштудированных книг по оккультизму.

Председательствующий, малый со свастикой на лацкане черного костюма, провозгласил: «Наш путь — путь радикальной революции, несущей национальное и социальное освобождение… Наши союзники в первую очередь — это исламские фундаменталисты, ведущие отчаянную борьбу против «большого шайтана». И пригласил к микрофону «видного представителя исламского воинства».

— Мы жаждем мученической гибели за веру, чтобы наши сыновья и потомки могли высоко держать голову перед лицом мировой ереси, — заявил исламский деятель с трибуны, будто предсказывая взрывы смертников в вагонах метрополитена и самолетах, захваты заложников в «Норд-Осте» и Беслане.

В разговоре со мной Джемаль, вальяжный, всегда уверенный в себе, вдруг задумался:

— Может, Россия — неудавшийся эскиз?.. Дело не в том, что погибнут люди, а в том, что погибнут зря.

То, что ценность человеческой жизни — категория весьма относительная, я понял по другим «тезисам» интеллектуала: «Нужно объяснять, что люди — исчезающие малые величины», или «Смертный человек должен быть инструментом», или «Басаев действовал адекватно, захватывая заложников в Буденновске».

…Ранним мартовским утром 2012-го пять сотрудников ФСБ приехали в Колпачный переулок с ордером на обыск в квартире Гейдара Джемаля. Дверь им долго не открывали — глава Исламского комитета созванивался с адвокатами, Общественной палатой и правозащитниками. Потом с заспанным лицом приехал Максим Шевченко. Джемаль поставил условие: известная телеперсона должна выступить в роли понятого на обыске. Сотрудники госбезопасности не возражали и объяснили, что хозяину квартиры предъявлено обвинение по статьям Уголовного кодекса: «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности или публичное оправдание терроризма» и «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности».