Адмиралы Бутаковы - флотская слава России - Владимир Врубель

«Конфиденциально.

Григорий Иванович,

Я с удовольствием прочёл объяснения, изложенные в конфиденциальном письме Вашем от 19/31 минувшего декабря, и, назначая Скарятина преемником Колокольцева, я убеждён, что он последующею своею службою сумеет изгладить то неблагоприятное впечатление, которое не могло не произвести на меня желание его оставить службу тотчас после столь долгого пребывания за границей за казённый счёт. При этом не могу не присовокупить, что указываемое Вами разрешение Скарятину поступить на службу Общества, крайне удивило меня, т.к. никогда такого разрешения не давалось, и потому я потребовал отпуск с того отношения к Вам канцелярии министерства, на которое Вы ссылаетесь. Из прилагаемой при сем копии с этого отношения, Вы усмотрите, что капитан 1-го ранга Лихачёв, обязанный оставить Англию, не кончив дел, просил у меня позволения оставить Скарятина на два месяца в Англии на счёт Общества для окончания тех дел, но ни в письме Чихачёва, ни в ответе канцелярии не заключалось ни просьбы, ни разрешения Скарятину перейти на службу в Русское общество пароходства и торговли, о чём я вовсе не помышлял и не мог предугадать. Это разъяснение я счёл необходимым сообщить Вам для устранения вкравшегося, как я вижу, недоразумения, и надеюсь, что Вы согласитесь, что я не без основания выразился о Скарятине неблагоприятно в последнем моём конфиденциальном письме к Вам. Желаю Вам весело и счастливо провести наступавший год, и возобновляю Вам искреннейшие уверения в моём глубоком к Вам уважении. 11 января 1865 года Краббе».

Григорий Иванович, получив это письмо, промолчал, настроение на Новый год было испорчено. В конце концов в Англию отправили капитана 2-го ранга Александра Егоровича Кроуна, определив тому содержание по второй категории. Краббе решил эту историю не раздувать, к тому же он сам тяжело заболел и уехал лечиться в Карлсбад. Но не стоит уж очень плохо думать о Николае Дмитриевиче Скарятине. Он отважно воевал на Малаховом кургане, на 2-м бастионе и Селенгинском редуте, был награждён Георгиевским крестом, имел ранение и контузию. В конце концов он добился своего, и его уволили по ранению с пенсионом и правом ношения мундира Недавно автор прочитал в отечественной печати сообщение о том, что в настоящее время импортные покупные комплектующие изделия широко используются в российской военной технике. Подумал, как многое изменилось в родном отечестве, потому что в течение всей своей службы в военном представительстве всегда следил за тем, чтобы зарубежные покупные элементы не попадали в новые образцы военной техники.

Причина, почему этого нельзя делать, лежит на поверхности. Но, видимо, отставание во многих областях техники у нас теперь просто ужасающее. Такая задача стояла не только в советское время. Великий князь Константин и адмирал Краббе поставили целью построить первые трёхбашенные броненосные фрегаты «Адмирал Грейг» и «Адмирал Лазарев» только на отечественных верфях и с применением только отечественных материалов, чтобы исключить любую зависимость от иностранных государств. Другое дело — технические решения и технологии. Их добычей и занималась военно-морская разведка. Григорий Иванович Бутаков, отправляя в Морское министерство добытые его подчинёнными чертежи броненосцев, предложил внести в них изменения: сделать двойную обшивку в носовой части по примеру броненосца англичан «Беллерофон». Судам этой серии, второго поколения после мониторов, не повезло в части сроков их строительства. Неуемное желание вносить улучшения по мере строительства судов привело к тому, что броненосцы вошли в строй только в 1872 году. Свой вклад в дело усовершенствований броненосцев в процессе их строительства внесли Бутаков, его заклятый «друг» Попов и многие другие морские руководители.

Строили очень медленно, но зато и прослужили корабли почти сорок лет. Кроун, которого прислали в помощь Бутакову взамен вызванного в Петербург Колокольцева, понимал, что едет надолго, и немедленно написал рапорт директору инспекторского департамента:

«Получив командировку за границу, имею честь почтительнейше просить ваше сиятельство истребовать паспорт для проезда в Англию семейству моему, состоящему из жены Александры Романовны и малолетних детей, Николая и Романа, и для находящейся при них прислуги: финляндской уроженки Фридрики Михельсдоттер и санкт-петербургской мещанки Ольги Григорьевой. Капитан 2-го ранга Кроун 12 января 1865 года».

Как говорится, нужно ковать железо, пока горячо, а то потом ни любимую супругу, ни дорогих чад своих увидишь не скоро. По приезде Александр Егорович сразу развил бурную деятельность и вскоре уже докладывал Григорию Ивановичу, что фотограф Роудс сделал снимки броненосца «Хеопс» и обещал их вскоре передать. В качестве посредника в этой сделке выступал русский консул в Бордо Павел Ленц. Английский фотограф сделал снимки судна, строившегося под фальшивым названием «Хеопс», в качестве однотипного находящемуся в составе английского флота «Сфинксу».

Назначение его держалось английским правительством в глубочайшем секрете. Но русская разведка установила, что судно предполагалось передать конфедератам. Видимо, затем его фотографии русское правительство передало американцам через своего посла в Вашингтоне. В связи с организацией в Кронштадте школы водолазов от Бутакова потребовали сведения, как готовят водолазов в Англии и Франции. Пришлось Григорию Ивановичу самому наводить справки — замечательный разведчик подпоручик Пульс, у которого были огромные связи в Англии и Франции, уже не мог выполнять свои обязанности и доживал последние дни. По просьбе Бутакова Пульсу прислали замену — капитан-лейтенанта Акселя Ивановича Бойе, бывшего адъютанта великого князя Константина. Замена была неравноценной, завербованные Пульсом люди предпочитали иметь дело только с ним, а не с прибывшим аристократом Между тем объём запрашиваемых сведений не уменьшался. В сентябре 1865 года из Петербурга пришло указание внимательно следить за опытами англичанина Геля, исследовавшего возможность «отнимать и возвращать пороху воспламеняемость». Вскоре из России специально посланный из Петербурга офицер доставил Бутакову объёмный свёрток. В нём оказались письмо директора кораблестроительного департамента и коробки с ювелирными изделиями. К ювелирным изделиям был приложен документ с указанием цены каждого из предметов.

Как пояснил в сопроводительном письме контр-адмирал Воеводский, изумительной работы перстни с драгоценными камнями и украшенные драгоценностями табакерки, полученные из министерства двора, предназначались для подарков. Если называть вещи своими именами, то — для подкупа нужных людей, занимавших важное положение в обществе. Каждый перстень или табакерка стоили не менее тысяч рублей серебром. Первыми такие «подарки» получили от Григория Ивановича английский судостроитель Чарльз Митчелл, его поверенный Генрих Сван и капитан Каупер Кольз. Неожиданно «серьёзно заболел» Бойе, которого вместо адъютантской службы во дворце в окружении генерал-адмирала отправили служить под началом Бутакова. Для кого Ницца в радость, а для кого и ссылка.

Он попросил разрешения у контр-адмирала лечиться у немецких врачей в Дрездене. Видимо, потом капитан-лейтенант рассчитывал из Германии вернуться в Россию. Но ему, не без участия Григория Ивановича, передали в Дрезден письменное распоряжение великого князя: остаться после излечения в распоряжении контр-адмирала Бутакова. После этого болезнь как-то сама собой быстро прошла. По приказанию Бутакова Бойе выехал в Бордо, чтобы забрать у Пульса список имён и адресов его корреспондентов. Пульс не хотел отдавать список, тянул время, о чём Бойе жаловался Бутакову. Зная, как в отечестве обходятся с людьми, Пульс опасался, что как только он передаст Бойе всю свою агентуру, то сразу станет никому не нужен, и его, умирающего, отправят в Россию. Он пообещал Бойе «список», две толстые записные книжки, но при одном условии. Записные книжки Пульс обещал передать своей жене, когда она приедет с частью семейства в Бордо. А жена передаст их затем Бойе. Одна книжка была с фамилиями и адресами, а вторая — с отчётностью по израсходованным суммам. Смертельно больной офицер хорошо знал своих начальников и надеялся только на самого себя. Несмотря на полученное разрешение, жену Пульса под разными предлогами за границу не выпускали. Иного способа «убедить» Бутакова добиться приезда своей семьи из России офицер не видел. А пока Пульс передал только фотографии судов и механизмов. Бойе сказал потом Бутакову, что обстановка, в которой жил Пульс, его потрясла, она была просто нищенская.