Подсадной - Андрей Кивинов

— Чего такой голос счастливый?

— Рубль скоро станет конвертируемым! Это счастье!

Повесив трубку, Коляныч совершенно искренне перекрестился, хотя в Бога не верил. Только бы Верина подружка согласилась. Приложил руку к сердцу, чтобы заглушить удары. «Фу, все нормально, подружка согласится. Я ей потом пылесос подарю…»

Вера появилась через полчаса, за пятнадцать минут до начала спектакля. Светлая блузка, жакет, юбка, легкий макияж и свежая завивка щипцами. Вывод один — подружка дала добро! Фантастика! Вперед, «Ниссан»!

Театр находился в центре, в обычном режиме Коляныч добрался бы до него за час, но сегодня уложился в двадцать минут. Демонстрируя чудеса наглости. По пути наводил контакты, рассказывая о любви к театральному искусству. На вопрос Веры, чем он занимается, ответил уклончиво:

— Наведением чистоты. Клиринг. Очень перспективный бизнес. У нас довольно известная фирма, скоро выйдем на федеральный уровень. Жаль, кончились визитки. А вообще учился в театральном, но не судьба. Не сдал экзамен по актерскому мастерству на третьем курсе и был с позором отчислен.

Вера успела рассказать, что она учится на заочном в институте железнодорожного транспорта и второй год трудится проводницей на московском направлении.

— Слушай, это ж чумовая работа, — незаметно перешел на «ты» Коляныч, — по ночам не спать, выходные не как у всех, с пьяными пассажирами конфликты, да еще и вагоны убирать! Я б не выдержал.

— Вообще-то, мы не убираем вагоны. На вокзале полно бомжей, которым за счастье убрать.

— Почему? Хорошо платят?

— Нет. Не платят совсем. Просто все, что они найдут в вагоне, забирают себе. А оставляют очень много. А еще больше теряют, особенно золото и кошельки. У нас среди бомжей даже очередь. И разборки, если кто-то чужой вагон уберет. Правда, это запрещено, полагается нам убирать, но начальство глаза закрывает.

Так, с приятными разговорами о вокзальных бомжах, добрались до театра, опоздав всего на десять минут. Забрав контрамарки, устремились в зал. Спектакль уже начался. Давали Островского. «На всякого мудреца…». Антон играл без вдохновения, мешала похмельная усталость. Чувствовалось, вчера был бенефис. Но зритель не обращал на это внимания.

В антракте, когда зажгли свет, Коляныч убедился, что Питер все-таки город маленький. В первом, блатном, ряду развалился, вытянув ноги, Свят. Свят. То есть Святослав Святославович. С семейством — женой и толстухой-дочерью. Все хрупали чипсами. Приобщался к прекрасному, театрал хренов. А может, спонсор постановки. Имидж укрепляет… Не подойти ли к нему, не узнать впечатления от пьесы? Интересно, как отреагирует? Нет, не стоит. Лучше на глаза не попадаться, а то набросится прямо в зале. Вот это театр получится. Драки и комедии. Островский бы удавился.

В антракте семейство отправилось в буфет, поэтому Коляныч предложил Вере Павловне бесплатно полюбоваться выставкой малоизвестного художника, размещенной в фойе. Понравившуюся картину можно было купить по вполне разумной цене. И если бы спутнице картина понравилась, Коле пришлось бы продать пиджак. Прямо здесь, в театре. Продал бы, ни секунды не раздумывая. Ибо находился сейчас в том волшебном состоянии, когда разум отказывается подчиняться логике, и человек совершает поступки с наиболее тяжкими последствиями для себя и окружающих. То есть состояние ничем и никем не омраченной нежной, подлунно-серенадной влюбленности.

— Какая у твоей собаки странная кличка. Ферри.

— Вообще-то, Фердинанд. Он уже старенький. Назвали, а потом реклама появилась этого средства. А у тебя есть кто-нибудь? Я имею в виду животных?

Вера Павловна тоже перешла на «ты».

— Хомячок был в детстве. А сейчас никого. Я имею в виду не только животных.

Проводница никак не прокомментировала ответ молодого человека.

Святослав Святославович в зал не вернулся, видимо, пьеса не соответствовала высоким требованиям кандидата юридических наук. И слава Богу — скатертью дорога!

После спектакля, когда отгремели аплодисменты и актеры откланялись, Коля потащил Веру в закулисье. Попросил немного подождать в коридоре, а сам скрылся за дверью гримуборной, где переодевался друг по институтской скамье.

— Тоха, выручай! «Тонну» до послезавтра! На нулях!

— Баксов?

— Нет, что ты.

— Держи.

— Спасибо. Мы ждем тебя у калитки. Я скажу, что ты приглашаешь в кабак.

Вернувшись к спутнице, кивнул на дверь:

— Антон предлагает где-нибудь посидеть. Полчасика. Кофе попить. Ты не против?

Сам пригласить Веру Коляныч не рискнул. Другое дело — служитель муз. Вера согласно кивнула. Не каждый день с популярным артистом кофе пьешь. В поездах она часто встречала звезд театра и эстрады, но никто разговоров по душам с проводницей не заводил. Правда, некоторые, когда сильно выпивали, намекали на плацкартную любовь.

По рекомендации Антона они поехали в небольшой кабачок на Петроградской, работавший до полуночи. Свой подержанный «Вольво», купленный на гонорар за съемки в модном боевике, артист оставил возле театра, потому что намеревался помимо кофе порадовать организм «вискариком».

— Боюсь, права отберут, — пояснил он Вере Павловне.

— Да? — искренне удивилась девушка. — Вы же знаменитость. Неужели отберут?

— Смотря на кого нарвешься. Вот недавно, например. Встречал американца одного из аэропорта. Жена попросила — он муж ее одноклассницы. Питер посмотреть прилетел. Встретил, катим в «Асторию». Я зазевался и на встречную выехал. Тут же по закону бутерброда — товарищ с палочкой. А у меня еще и остаточные явления — накануне тяжелые съемки были.

— Поэтому на встречную и выехал! — из вредности встрял Коляныч. Ему очень не нравилось, как Антон смотрел на Веру Павловну.

— Нет, там с разметкой беда. Короче, торможу. Гаишник меня, конечно, узнал, но документы не отдает. И давай обрабатывать — что, мол, делать будем. Нарушение серьезное, на лишение прав тянет. Я думал, он на копейку намекает. Протягиваю сотню грин. Не берет. Мол, деньгами его не удивишь. Чего ж тогда тебе дать? Он и предлагает — а давай мы с тобой споем. Хором. У меня мечта детства со звездой спеть… Я думал, он шутит. Ни фига. Или поем, или прощайся с правами. Артист ты, не артист — закон един для всех. Чувствую, спорить бесполезно, а без прав — вилы. А что петь-то будем, спрашиваю. Ну давай, отвечает, хотя бы из «Любэ» что-нибудь. «Позови меня тихо по имени», например. Очень мне эта песня нравится. Из кино про ментов. Ты там, кажется, тоже снимался. Я отнекиваться начал, дескать, и слов не знаю, и петь не умею. «Извини, тогда протокол». И что делать прикажешь? По закону он прав. Короче, спели. Причем он громче меня затягивал, с душой так, со слезами в глазах. Хорошо, вечером дело было, прохожих мало. Американец на нас таращится, как на умалишенных. Где такое увидишь, в какой стране, чтобы дорожный полицейский с задержанным пел?