Молчи о нас - Элла Савицкая

– Давно ты рисовала? – после ужина спрашиваю у Маши. Она как раз устанавливает в зале мольберт.

– Очень. Последний раз когда ты приезжал.

Синие глаза встречаются с моими.

– Почему?

– Я не могу рисовать без вдохновения. Тогда я рисовала твой портрет, но он куда-то делся.

– И ты не знаешь куда?

– Была мысль, что ты забрал его. Потому что, если бы кто-то из родителей увидел, они бы не смолчали. Что-то да спросили бы.

Они бы не просто спросили. Иван устроил бы такой разнос. Он мужик умный, сложил бы два плюс два, и была бы беда.

Выхожу из зала, а через минуту возвращаюсь уже с портретом, который все это время лежал в папке в столе.

Протягиваю его Маше.

– Есть желание дорисовать?

– Значит, это все-таки был ты, – малышка убивает меня улыбкой, а после жадно впивается глазами в изображение на бумаге. – Но зачем?

Пожимаю плечами.

– Захотелось. Мне понравился он.

Не знаю, как Маша расценивает то, что я тогда забрал портрет, но она начинает светиться, как новогодняя елка на центральной площади.

Ставит бумагу на мольберт и суетливо достаёт из сумки кисточки разной формы.

– Ты не против, если я его дорисую?

– Рисуй.

– А сможешь не уходить? Тогда будет достовернее.

– Уходить я не собирался, но модель из меня хреновая, малыш.

Глаза Маши на слове "малыш" затапливают меня нежностью.

– А тебе не нужно позировать. Можешь включить телевизор, а я пока буду рисовать.

Не хочу телевизор. Закинув колено на диван, сажусь к Маше полубоком.

Она выглядит такой сосредоточенной, когда начинает порхать кисточкой по бумаге. То и дело поглядывает на меня, пока я пью кофе, сам с жадностью ловя каждое ее движение. То как приближается к бумаге, чтобы что-то подправить. Как внимательно всматривается в мое лицо, зависая на губах, скулах. Как сама того не замечая прикусывает кончик языка, вызывая у меня улыбку.

Начинает рассказывать какие-то истории, с энтузиазмом делится тем временем, когда училась в университете. А я ловлю себя на мысли, что мне интересно её слушать. Всё глубже проникать в неё не только физически, но и на совершенно другом уровне. Позади Маши прямо за окном валит снег, подсвечиваемый фонарями. У нас же в квартире тихо, никаких посторонних звуков. Только я и она. И это ощущается так правильно. По-другому и не надо. С появлением Маши здесь даже стены словно дышать начали.

Дом впервые стал настоящим домом…

– Ты только посмотри на это! – восторженно выдыхаю, обшаривая глазами выточенных изо льда "Богатырей".

Репродукция занимает собой целую ледяную стену. Это сколько времени нужно было потратить, чтобы высечь их из глыб. С ума сойти!

– Впечатляет, – произносит Дамир за моей спиной.

– А это "Утро в сосновом бору"! – лепечу, пораженная четырьмя снежными медведями, обосновавшимися на противоположной стене. – Не думала, что такое возможно. Даже шерсть можно рассмотреть.

Во мне бушует восторг, смешанный с любопытством. Чувствую себя ребёнком, первый раз попавшим в парк аттракционов. Только для меня это не парк, а галерея, выстроенная в ледовых пещерах. Я подобного никогда не видела. И не увидела бы, наверное, если бы не Дамир. Он каким-то образом достал сюда билеты, хотя вход строго ограничен по количеству посетителей.

– Ты только посмотри, посмотри сюда! – ахнув, замираю в узком коридоре, ведущем в другой зал. Здесь на стене красуется "Звёздная ночь", вызывая у меня мурашки по всему телу.

– Нравится? – руки Дамира оплетают мою талию, теперь уже добавляя мурашкам совсем иной окрас.

Несмотря на то, что мы вместе почти две недели и его руки на мне стали частой составляющей наших будней, я каждый раз вспыхиваю как спичка, стоит ему ко мне прикоснуться.

– Мне не просто нравится, – оборачиваюсь в любимых объятиях, – это что-то невероятное, Дамир. Я понятия не имела, что такое могут сотворить. Спасибо тебе огромное!

Дамир удовлетворенно улыбается.

– Лучше, чем кино?

– Гораздо!

Моё предложение сходить сегодня в кино явно не стоит и десятой доли тех впечатлений, которые я получаю сейчас в этой ледяной галерее – баре.

Кто-то приходит сюда для развлечения, выпить, пообщаться, сделать снимки для соцсетей. Для меня же это часть искусства. Ни Дамир, ни я особо не пьём, поэтому и бар нам не нужен.

Дамир не торопит меня, позволяет насладиться каждым произведением искусства. И хоть здесь довольно холодно, и тёплые перчатки, выданные нам при входе, почти не греют, я не спешу. Впитываю все увиденное, ведь такое зрелище довольно редко в нашей стране. Я бывала на обычных выставках ледовых фигур. Там тоже интересно и сказочно, но вот так, чтобы картины превратили из масляных в снежные – это впервые.

Я бесконечно благодарна моему мужчине, что он несмотря на усталость выделил этот вечер для меня. За время, которые я живу у него, я успела заметить, как на самом деле Дамир устает на работе, каким иногда приходит напряженным и подолгу курит на балконе, а потом возвращается ко мне уже успокоившимся. Я не знаю, как себя вести в таких ситуациях, все, что могу – это обнять его, подарить свою ласку, которую он потом возвращает сторицей. И вот сегодня прямо после работы любимый повез меня в этот «Волшебный мир».

В течение часа исследовав все закоулки ледовой галереи, мы наконец выходим на улицу.

– Сильно замёрзла? – спрашивает Дамир, беря меня за руку.

– Да, – собственный стук зубов выдаёт меня с головой, поэтому я не вру. – Но это того стоило. Спасибо тебе.

Тянусь к губам Дамира, но он вместо того, чтобы поцеловать меня долго, как я люблю, оставляет на губах быстрый поцелуй и ведёт к машине.

– Главное, чтобы теперь эта прогулка тебе боком не вылезла.

– Даже если и вылезет, все равно это того стоило.

Благо до дома нам всего каких-то десять минут.

В машине я успеваю согреться и чудом не засыпаю.

– Не вздумай спать, – тормошит меня в лифте Дамир, вероятно заметив, как я прикрываю ладонью зевок.

– Это все прогулка на холоде разморила, – улыбаюсь счастливо и обнимаю его за талию.

Подбородком трусь о шерстяной свитер, обтягивающий широкую горячую грудь. Несмотря на то, что на улице мороз, Дамир никогда не застегивается. Даже в лютый холод. И он всегда очень теплый. Не то, что я.

– Сейчас мы это исправим, – широкая бровь выгибается, и я замечаю в карих глазах огонь, полный обещания чего-то порочного и умопомрачительного.