Жизнь под маской - Лариса Шкатула

Она вернулась к своим гостям. За столом Анечка Труцци жаловалась соседям на мужа:

– Поймите, товарищи, Федя – прирожденный силовой акробат! Я-то мечтала: окончим училище, в паре будем работать…

– Анна и Федор Труцци! – ехидно поддел её муж.

– Злится на меня, – вздохнула Анечка. – Я при регистрации не стала его фамилию брать. Труцци – старинная цирковая династия, потомственные акробаты! А Красавины? Слышал кто-нибудь прежде такую фамилию?

– Как раз сейчас акробаты Крамаренко зовут тебя в свой номер – у них "верхней" нет. И будешь ты Крамаренко, как они все! А вовсе не Труцци!.. Хорошо хоть советская власть на стороне отцов: сын мою фамилию носить будет.

– А дочь – мою! – запальчиво выкрикнула Анечка и смешалась от своей горячности. – Если, конечно, захочет…

– Нашли, о чем спорить, о фамилиях, – добродушно пожурил молодых товарищей Крутько.

– Если б только в фамилии было дело, – опять вздохнула Анечка, – он же в своих медведях души не чает. А Гошку так точно больше меня любит! На акробата учился, а чуть поманили – в дрессировщики сбежал! Знай я, что с этого всё начнётся, никогда бы на рынок не пошла…

Она потупилась и умолкла.

– Простите меня, товарищи, Федя всегда ругается, что я рот не закрываю. Пугает: кто меня раз в гости позовет, в другой уже не пригласит!

– Расскажи, Анечка, расскажи, – попросила Наташа, уже знавшая историю про Гошу, и с улыбкой посмотрела на подругу: и в училище, и в цирке её звали только Анечкой – такая она была тоненькая и гибкая, маленькая, будто девочка-подросток; рядом с нею Федор смотрелся медведем, как и его мохнатые питомцы.

– Да что тут рассказывать! Пошли мы с Федей на рынок какой-нибудь еды купить. Федя перед тем на пристани помог морякам лодку разгрузить, разжились мы маленько деньгами. Проходим мимо одной старушки, а она и привязалась: "Возьмите да возьмите". Как почуяла! "Задёшево отдам", – кричит. Я вначале думала, это щенок. Пригляделись медвежонок! Господи, думаю, самим есть нечего! Так Федю разве убедишь, уж если упрется! Могли бы выступать на бамбуке или с першем …

Она махнула рукой, нечаянно перевела взгляд на Лину Альтфатер и замерла с полуоткрытым ртом. Лицо молодой женщины исказилось от боли, а руками она судорожно сжимала живот. Анечка хотела обратить внимание других на страдания Лины, но та предостерегающе поднесла палец ко рту. Давала себя знать холодная архангельская ссылка: там Лина застудилась, и с тех пор временами на неё накатывали приступы обжигающей боли. Недомогание Лина скрывала даже от мужа и тайком принимала небольшими порциями опиум…

А в соседней комнате дети играли в салочки. Олю Романову, как самую тихоходную бегунью, "салили" чаще всех, и малышка решила схитрить. Она забежала к взрослым и с разбегу ткнулась в живот Лины. Женщина закусила губу, чтобы не закричать от боли. Она попыталась отстранить от себя девочку, но та подняла на неё огромные зелёные глазищи и заявила во всеуслышание:

– А у тети Лины животик болит!

Взрослые засмеялись. Лина покраснела и мысленно приготовилась встретить следующие волну боли, но её не было. Маленькие ладошки Оленьки вдруг стали горячими, и это благодатное тепло мягким облаком обволокло больные места, будто впитывая в себя болезнь и куда-то испаряясь вместе с нею.

– Я тетю Лину полечила и тепель она болеть не будет! – торжественно произнесла малышка. – Я лечила няне головку, и у неё тоже ничего не болит!

Гости всё ещё воспринимали происходящее как шутку, не замечая непонятного волнения Романовых-старших: Наташа вздрогнула, а её муж смертельно побледнел. Он так надеялся, что любимая дочурка избежит дурной, как он считал, наследственности жены.

Все пять лет совместной жизни они не вспоминали о феноменальных способностях Наташи, но боязнь, что "ведьмачество" рано или поздно вылезет наружу, заставляла его постоянно быть настороже. Неужели их дочь, Оленька, тоже этим отмечена?!

Наташа не любила слова "ведьма": да, она умела видеть на расстоянии, предчувствовать несчастья или избавлять от хвори, но кому от этого было плохо? Боязнь Александра была сродни страху первобытного человека перед темнотой. И в то же время, когда Наташа его, спящего, избавила от фурункула на шее, он о способностях жены даже не подумал. Обрадовался:

– Ну вот, всё само собой и прошло! А то наши эскулапы сразу с приговором: резать, и точка!

В это время за столом шел нешуточный спор о том, надо ли крестить детей и что такое религия в стране, строящей социализм. А когда Оленька, отойдя от Лины, вдруг покачнулась и упала на пол, никто из присутствующих, кроме её родителей, не связал обморок девочки с осуществленным ею лечением. Женщины засуетились:

– Накурили мужики, хоть топор вешай, вот ребёнок и угорел!

Оленьку отнесли на широкую родительскую кровать, отгороженную от остальной комнаты огромным шифоньером, и ею как врач занялся Николай Крутько, разрешив остаться рядом только Наташе.

– Иди-иди, – чуть ли не вытолкал он Александра, – займись гостями. Ежели что, Наташа мне поможет!

Он стал считать Оленькин пульс, удивленно хмурясь.

– Честно говоря, я подумал, ребенок перевозбудился: волнение, беготня. У неё же пульс замедленный, как после болезни, слабость, испарина… У ребенка ангины не было?

– Не было, – пожала плечами Наташа. – Оля с рождения ничем не болела.

Девочка открыла глаза.

– Мамочка, у меня всё прошло.

Врач, всё ещё щупающий её пульс, недоуменно выпрямился.

– Ничего не понимаю! Только что ребенок был болезненно слаб, сейчас у неё нормальный здоровый пульс, кожа сухая, на щеках румянец… Пусть вс- же для верности немного полежит…

– Я посижу с нею, Коля, – ласково сказала Наташа. – Скажи друзьям, чтобы не волновались.

Она проводила взглядом Крутько и строго посмотрела на дочь.

– Оля, ты должна мне пообещать, что делать этого больше не будешь!.. Когда ты лечила няню, тебе тоже было плохо?

– Нисколечко, – простодушно ответила девчушка. – Няня болела чуть-чуть, а тетя Лина сильно!

– Вот именно, – Наталья прижала малышку к себе. – Тебе ещё рано лечить людей. Ты маленькая и можешь не заметить, как отдашь другому всё своё тепло…

– И буду лезать холодная, как баба Глуня? – спросила Оля, а Наташа не сразу вспомнила, что речь идёт об умершей на днях соседке, чей гроб в ожидании катафалка выносили во двор.

Больше Оленька болеть ни в какую не захотела. Наташа и сама понимала, что держать ребенка в постели нет необходимости.

– Значит, мы с тобой договорились? – поправив дочери бант, спросила Наташа.

– Зелезно, – сказала девчушка и залихватски ткнула пальцем в зуб.

"Ох уж мне этот Флинт, разберусь я с его воспитанием!" – мысленно пригрозила мужу Наташа.