Припарка для целителя - Кэролайн Роу

— Не знаю, что могу сказать вам. Ночь была темная. Когда этот мальчик подошел к двери, луна еще не взошла.

— Как он был одет?

— Как одет? Тут странное дело. Я подумала, не в краденое ли.

— В краденое? — терпеливо переспросил Исаак.

— На нем был плащ с капюшоном, — заговорила Анна. — Вечер был прохладный, но не холодный, а плащ с виду был теплый, толстый и дорогой. Мальчишки не бегают в таких по мелким поручениям. Но поскольку капюшон был опущен, лица было не разглядеть.

— Он был высоким? — спросил Исаак.

— Высоким? Да, для мальчишки очень.

— Мог это быть взрослый мужчина?

— Мужчина? Может быть. Только голос у него был не мужским. Слишком высоким для мужчины, но слишком низким для мальчишки. У меня мелькнула мысль, что, может, это очень высокая женщина, но не думаю, что это так.

— Узнала бы ты его голос, если б услышала снова?

— Может быть, — неуверенно ответила Анна. — Думаю, он не из этого города. Возможно, из сельской местности. Говорил он странно — как никто из здешних.

Привратник, взявший сверток для Мордехая, растерялся при просьбе описать человека, который его принес.

— Как он выглядел? Не знаю. Был похож на мальчишку. Все говорят, что это был мальчишка. Было темно, и шел дождь, сеньор Исаак. В плаще с опущенным капюшоном его нельзя было разглядеть.

— Это был высокий человек? — спросил Исаак.

— Высокий? — переспросил привратник. — Не заметил, чтобы он был высоким. Пониже меня. Обычного роста.

— Обычного для мальчишки? — спросил Исаак. — Или для мужчины? Или для женщины?

— Но вы же сами сказали, что это был мальчишка, — запротестовал привратник. — А я не знаю. Это был просто какой-то посыльный. Я взял сверток, он сказал, что уже получил плату за доставку, и я закрыл ворота. Ночь была непогожая, очень темная. — Умолк, потом торжествующе добавил: — Я знаю, это был посыльный. У него была одна из таких корзин — высокая, узкая, для вещей, которые не хочешь потерять. Кто еще мог ходить с такой?

— Спасибо, — сказал Исаак. — Какой был у него голос?

Но привратник не обратил на это внимания.

— Как у всех. Говорил он мало. Я ничего такого не заметил.

Привратник у ворот гетто оказался еще менее общительным.

— В субботнюю ночь из гетто никто не выходил, — сказал он. — Шел дождь.

— Совсем никто? — спросил Исаак. — Ты ни разу не открывал ворота?

— Да открыл какому-то мальчишке.

— Что это был за мальчишка?

— Не знаю. Он вошел, отдал монетку и убежал. Я не видел, как он выглядел. Ночь была непогожей.

— Когда он ушел? — спросил Исаак.

— Ушел?

— Он что, живет в гетто? Или перелез через стену?

— Ничего он не перелезал, — пробурчал привратник. — Только я не видел, чтобы выходил кто-то из чужаков. Чуть попозже я открыл небольшой группе. Этот мальчишка мог выйти вместе с ними.

— Что это была за группа?

— Люди, которые сказали, что у них дело в городе…

— Ты узнал их?

— Узнал, конечно, — ответил привратник. — Сеньор Аструх…

— Спасибо, — сказал Исаак и пошел домой за Юсуфом.

Юсуф внимательно выслушал Исаака.

— Этот мальчик не из города? — спросил он.

— Видимо, да. Анна сочла, что он деревенский.

— Тогда его должны были заметить, — сказал Юсуф. — Особенно если он зарабатывал деньги, доставляя сообщения. Удивляюсь, что его не прогнали. Но я выясню, — уверенно добавил он.

— Превосходно, — сказал его учитель.

— И выясню гораздо быстрее, если у меня будет запас мелких монет. Они привлекают людей и развязывают языки.

— Получишь монетки, — сказал Исаак. — Иди, готовься.

Вернулся Юсуф от силы через полчаса.

— Уже решил нашу проблему? — спросил его врач.

— Нет, господин. Только начал и услышал, как несколько человек говорили о сеньоре Луке, что он уже убил трех человек, получил большое состояние, что его нужно повесить, а столяра прогнать из дома за то, что его приютил. Потом вскоре услышал, как другие говорили то же самое.

— Пошли, Юсуф, нужно посетить епископа, пока ничего не случилось.

И лишат меня свободы?

— Сеньор Исаак, я должен сделать то, что уже давно следовало. Должен арестовать этого Луку. Это единственный способ утвердить права юрисдикции относительно него и гарантировать, что он доживет до судебного разбирательства. Справедливого. Иначе толпа расправится с ним без суда, и с Ромеу тоже. Бернат — приведи капитана.

Через несколько секунд четко действующий механизм епископской стражи заработал в высшей степени действенно, и небольшой отряд стражников был отправлен арестовать травника Луку.

— Могу я попросить об одолжении, ваше преосвященство? — спросил Исаак, как только капитан вышел из комнаты.

— О каком, сеньор Исаак?

— Я согласен, сеньора Луку нужно арестовать и содержать в епископской тюрьме ради как его самого, так и горожан, но прошу, не обвиняйте его в преступлении. Пока не надо. Его нельзя судить, пока Даниель не вернется с Мальорки.

— Почему? — спросил епископ.

— Я считаю, Даниель разузнает там кое-что…

— Что же?

— Не знаю, ваше преосвященство, но уверен, что важное, и это будет иметь отношение к вине или невиновности юного Луки.

— И сколько времени пройдет до его возвращения?

— Ровно через неделю у нас пасха, и Даниель вернется к ней, даже если придется оплачивать путь на самой быстрой галере, стоящей на якоре у этого острова, — ответил Исаак. — Он не захочет пропустить приготовлений к своей свадьбе.

— Мотив сильный, сеньор Исаак. Но, разумеется, правосудие нельзя откладывать так надолго. Я обязан рассмотреть его дело, как только смогу собрать суд, — полагаю, это будет в среду. Скорее всего, это означает, что в четверг его повесят. Если Даниель вернется до этого, мы, конечно, будем рады выслушать его показания.

— Жестоко, ваше преосвященство, что его судьба должна зависеть от такой капризной штуки, как ветра с Мальорки.

— Я недоумеваю, сеньор Исаак, и не доволен этим, — гневно сказал епископ. — С какой стати вы так красноречиво защищаете сеньора Луку? Я ожидал вашего оправданного гнева на то, что он пытался отравить сеньора Мордехая, его смерть была бы потерей как для вашей общины, так и для нашей.

— Я только боюсь, ваше преосвященство, что правосудие не может свершиться, если его слишком поспешно осуществлять. И не хочу, чтобы сеньора Рехина, сердце которой слишком часто оказывалось разбито, страдала снова.