Эмоциональная жизнь мозга - Шерон Бегли

Но у самого Далай-ламы тоже была просьба. Он понимал, как он сказал нам, что психологические исследования почти исключительно сосредоточены на отрицательных эмоциях – тревоге, подавленности, страхе, печали. Почему, спросил он, ученые не могут вместо этого использовать современные средства нейробиологии для изучения таких качеств, как доброта и сострадание? Я просто не знал, как ответить. Я пробормотал что-то о том, что большинство биомедицинских исследований на Западе обусловлены желанием излечить болезнь и что эта же модель была перенесена на исследование эмоций. Поскольку тревога, депрессия и им подобные являются проблемами и даже заболеваниями, они занимают львиную долю научного внимания, а поскольку любовь и доброта проблемами не являются, они в значительной степени игнорируются. Но когда я это объяснил, это показалось пустым звуком даже мне самому. Конечно же, чем больше мы знаем о положительных эмоциях, тем больше шансов, что мы сумеем научить людей их развивать. Но (как я узнал, когда вернулся домой) в те дни термин «сострадание» даже не был включен в алфавитный указатель ни одного из основных учебников по психологии. В тот момент и на том месте я поклялся сделать все возможное, чтобы исправить эту ситуацию. Я сделаю все, что в моих силах, сказал я Далай-ламе, чтобы нанести сострадание на карту науки. Я также пообещал более открыто говорить о своем интересе к медитации, чтобы окончательно выйти из чулана к моим коллегам-профессионалам и рассказать о собственной медитативной практике. К тому времени я был уже профессором Висконсинского университета и выиграл несколько профессиональных наград. Что я мог потерять?

По горячим следам нашего путешествия в горах Дхарамсалы (под этим имеется в виду «исследование», в котором ни один монах из тех, до которых мы смогли добраться, не согласился принять участие) я понял, что в проведении исследований долгосрочной медитации практикующие врачи сталкиваются с некоторыми препятствиями. Сложность, состоящая в том, чтобы добиться сотрудничества, была одним из них. Более значительным был тот факт, что люди, которые посвятили свои жизни воспитанию духа и ума, проводя все больше и больше часов за самадхи и випассаной или другими формами медитации, для всего остального человечества могут быть, мягко говоря, нетипичными. Мало кто из нас выбирает проводить такие большие промежутки времени в безмолвной тренировке ума и созерцании. Даже если бы я в итоге доказал, что шаблоны активности мозга у тех, кто долгое время практикует медитацию, имеют явные отличия от шаблонов тех, кто является новичком в медитации, или тех, кто вообще не медитирует (что я действительно сделал, о чем расскажу позже), это, возможно, и не означало бы того, чем кажется на первый взгляд: может быть, причина, по которой мозг тех, кто долгое время занимается медитацией, отличается от мозга остальных смертных, в том, что они были такими с рождения. Может быть, врожденное отличие мозга является причиной выбрать созерцательную жизнь. Может быть, различия в мозге не результат медитации, а ее причина. Поскольку мы не располагали данными о том, что из себя представлял мозг монахов до того, как они занялись медитацией, мы не можем исключить подобную вероятность.

Понимание этого было лишь одной причиной, по которой я приостановил исследование тех, кто занимался долгосрочной медитацией. Другая причина состояла в том, что люди закатывают глаза, когда слышат, сколько именно часов подразумевает слово «долгосрочная»: свыше десяти тысяч. Или, по несложным подсчетам, два часа в день, семь дней в неделю, семьсот четырнадцать недель – около четырнадцати лет. Есть ли у вас время на один час в день, не говоря уже о двух? Затем вы рассчитываете дальше до двадцати восьми лет. Вы можете произвести и другие подсчеты, но вывод очевиден: большинство людей с семьей, работой и другими вещами, которые требуют их времени (например, сон и еда), знают, что они никогда не будут так много медитировать за всю свою жизнь.

Эти опасения – что занятия долгосрочной медитацией могут начаться из-за того, что мозг необычен, и что десять тысяч часов медитации недостижимы для большинства людей – указали мне на одно решение: вместо того, чтобы сравнивать медитирующих с теми, кто не медитирует, я решил изучить последствия коротких периодов медитации и отслеживать состояние людей в течение долгого времени, чтобы увидеть, изменится ли их мозг.

В 1999 году у меня появился шанс провести лонгитюдное исследование медитации. На тот момент я был членом исследовательского сообщества, которое занималось вопросами взаимодействия разума и тела, основанного Фондом Макартуров (более известным за присуждения своих «грантов для гениев»). Это сообщество представляло собой междисциплинарную группу, состоящую из десятка ученых и знатоков, которые встречались несколько раз в год, чтобы разработать выходящие за рамки стандартов исследования, с которыми спонсоры не хотели связываться. И хотя я получал финансирование от Национального института психического здоровья постоянно с 1978 года, я знал, что подать заявку на грант для изучения медитации будет пустой тратой времени. В течение трехдневного заседания мы пытались принять решение насчет изучения снижения стресса на основе практик осознанности, и Фонд Макартуров щедро предоставил нам двести пятьдесят тысяч долларов на это исследование. Снижение стресса на основе практик осознанности – светская форма медитации, наиболее широко преподаваемая в академических медицинских центрах от Северной Америки до Европы. Разработанный Джоном Кабат-Зинном из Университета массачусетской медицинской школы в Ворчестере восьминедельный курс обучает людей стать вовлеченными в осознанность, форму медитации, при которой вы практикуете отсутствие субъективных суждений, осознанность в каждый момент времени. Позвольте мне объяснить все три части этого описания. Под осознанностью я имею в виду то, что пока вы сидите в тихом месте, вы сосредоточиваетесь на любом ощущении, которое испытывает ваше тело, или на любых мыслях и эмоциях, которые происходят в вашем уме. Вы можете начать с того, чтобы почувствовать давление на кресло. Или напряжение в ногах. Или осознать разницу между тем, что чувствует ваш локоть, и тем, что чувствует плечо. Затем вы можете перейти к тому, чтобы отмечать, что по мере того, как вы воспринимаете мысленный список своих физических ощущений, в вашем уме появляются мысли о том, что приготовить на обед. Или же вы замечаете, что ваш мозг чувствует себя неожиданно спокойно. Фраза «каждый момент времени» описывает то, что вы воспринимаете каждое ощущение или мысль по мере того, как они возникают. И наконец, «отсутствие субъективных суждений» является ключевым понятием. Если ваши ноги чувствуют напряжение, вы не ругаете себя за то, что вам сложно расслабиться; ваша реакция скорее ближе к такой: «Ага, мои ноги напряжены. Интересно». Точно так это касается мыслей и эмоций: вы не зацикливаетесь на какой-либо мысли, как обычно это делаете («Хм, обед. Мне нужно купить побольше майонеза. А может быть, стоит съесть только салат? Мне действительно нужно поменьше есть. И почему я вообще об этом думаю, когда я должен медитировать? У меня никогда не получится»). Если подобные мысли возникают, вы наблюдаете за ними без интереса, как бесстрастный наблюдатель. Это всего лишь интересное выделение осадка синапсов вашего мозга и потенциалов действия. К настоящему моменту, в 2011 году, десятки клинических испытаний демонстрируют, что программа снижения стресса способна уменьшить психологический стресс у людей, выживших при раке груди, побочные эффекты у людей, которым пересадили органы, тревожность и депрессию у людей с социальным тревожным расстройством, помочь справиться с хронической болью. В 1999 году тем не менее еще не было рандомизированных клинических испытаний практик снижения стресса и мало кто знал о его биологических последствиях. Мы намеревались это изменить.