Великие рыбы - Сухбат Афлатуни

class="p1">Нет, кое-кто из его поклонников, точнее, поклонниц, все же присутствует. Посредине сцены, там, где светлее всего от масляных плошек (правда, и чада от них больше), стоит третья фигура, женская.

Одета она… Впрочем, наряды ее и так известны по многочисленным изображениям, парадным и для близкого круга. Главным в них были не муаровые ленты, шелка и мантии и даже не улыбчивое лицо самой государыни. Все эти шелка и кислые улыбки можно было видеть и на портретах прочих европейских правителей. Главным было незримое одеяние этой монархини – бесконечные просторы ее империи, которые не снились никаким фридрихам и мариям-терезиям. В белизне ее платья видятся свежие снега Русской равнины, перетекающей сквозь уральскую складку в еще более бескрайнюю равнину Сибирскую. В голубой андреевской ленте – синева двенадцати морей, омывающих ее державу. В шитой золотой нитью мантии – обширные злачные поля, колеблемые зефирами. В кровавых орлах, взирающих с ее платья…

Но об этой фигуре и ее нарядах еще будет сказано. Не она – хотя и стоит в середине сцены – будет главной в этой драме. Не она – хотя именно на нее направлены взоры двух стоящих по обе стороны старцев. Взгляд того, кто стоит, покашливая, в халате, полон ума и лукавства, а губы кривятся то ли в искательной улыбке, то ли в усмешке. Тот же, кто стоит в архиерейском облачении, глядит на императрицу, скорее, с печалью. Да и сама государыня старается в его сторону не смотреть, избегая укоряющих взоров…

Митрополит Арсений слыл человеком твердым и мрачным. Пьеса его жизни, особенно вторая ее часть, была обильна неожиданными поворотами.

Происходил он из волынской шляхты, воспитывался в Львовской братской школе и Киевской академии. До тридцати трех лет жил в Малороссии. В Новгороде-Северском, что в Черниговской епархии, был пострижен в монахи; проповедовал, пел на клиросе, обучал детишек латыни. Довершил в Киеве курс наук, был рукоположен во иеромонаха. И вернулся в Черниговскую епархию, теперь уже в сам Чернигов.

В тридцать три года жизнь его впервые круто изменилась. В 1730-м он был отправлен в далекий Тобольск проповедником и законоучителем.

Митрополитом Тобольским и всея Сибири был в то время Антоний, малоросс, прежде архиепископ Черниговский. Антоний вел широкую просветительскую работу, засылал миссионеров в Камчатку и Китай. Собственными проповедниками Сибирь была бедна; половина местного духовенства – безграмотна до того, что не умела начертать даже подписи. Приходилось Антонию приглашать одноземельцев. Арсения он знал по Чернигову, ценил его словесные таланты, а еще больше – твердую, как адамант, веру.

В 1733 году Арсений оказывается в холмогорской епархии, объезжает Устюг, Холмогоры и Соловецкий монастырь. Все это были места ссылок старообрядцев, Арсений вел с ними горячие диспуты. Сведения, полученные им в этих прениях, лягут в основу его последующих противосектантских писаний.

1734 год – новый поворот. Мы видим иеромонаха Арсения уже на палубе дубель-шлюпки, плавающей по северным рекам, судовым священником в составе Второй Камчатской экспедиции Беринга. Дела экспедиции складывались неблагополучно: из-за нераспорядительности местных властей зимой был такой голод, что питались падалью и кореньями. Открылась цинга; иеромонах Арсений страдал от кровотечений и падения зубов. В 1737 году ему было позволено оставить флотскую службу и прибыть в Петербург. Ему определили состоять при члене Святейшего Синода епископе Вологодском Амвросии.

Как и тобольский архиепископ Антоний, владыка Амвросий был из Украины. Впрочем, почти все архиереи, архимандриты и даже семинарские наставники были в то время оттуда. Когда Амвросий станет архиепископом Новгородским и откроет в Новгороде семинарию, учителя для нее будут выписаны из Киева… Как писал протоиерей Георгий Флоровский, «в истории духовной школы Петровская реформа означала именно „украинизацию“, в прямом и буквальном смыслах». А Николай Трубецкой даже утверждал, что вообще вся «культура, которая со времен Петра живет и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской, украинской культуры».

Это не совсем верно – из Малороссии шло не только украинское, но и польское влияние, сильное в то время на западе империи. Многие украинские архиереи учились в польских землях, а некоторые и происходили из них; дед самого Арсения был поляком. Что же до украинизации духовенства, то скоро, при Екатерине, это сойдет на нет…

Пока же административная звезда Арсения стремительно восходит. Он назначен законоучителем в Сухопутный кадетский корпус; одновременно исполняет обязанности инквизитора… Нет, это означало всего лишь человека, экзаменовавшего («пытавшего») ставленников. Но должность эту Арсений исполнял с почти инквизиторской строгостью. Так что один престарелый игумен прямо на его экзамене испустил дух. Синод, рассмотрев этот казус, постановил «впредь пытать бережнее».

Принял иеромонах Арсений участие и в знаменитом суде над отставным капитаном Возницыным, уличенном в переходе в иудаизм. Сам Арсений в допросах и пытках Возницына и «совратившего» его купца Лейбова не участвовал; к процессу он был привлечен для увещевания Возницына и возвращения его в православие. Возвращения так и не произошло – 15 июля Возницын и Лейбов при большом стечении народа были сожжены на Адмиралтейском острове Петербурга…

А Арсения снова переводят в Сибирь. В марте 1741-го он был хиротонисан во епископа, с определением быть митрополитом Тобольским.

На тобольской кафедре Арсений пробыл недолго, всего два месяца. Но показал себя владыкой твердым и не склонным гнуть голову перед «светскими командирами». Вступился за священника Михаила Степанова, арестованного без согласия на то духовных властей и содержавшегося в цепях в губернской канцелярии. Злосчастный священник был схвачен по обвинению местных язычников – не дозволял им совершать их обряды; обвинялся в том, что вымогал у них беличьи шкурки. Арсений со всей силой обрушился на местные власти. Сами они, писал он, «не белками, но целыми мехами отбирают, а бедное священство гонят, и турбуют, и изневожают, яко злодеев».

Другой раз заступился он за новокрещеных сибирских татар, которых угнетал местный воевода. Арсений требовал вмешательства Синода, иначе местные сибирские народы, писал он, будут «устрашены светскими злоковарными властителями и не будут иметь охоты ко святому крещению…»

Все эти стычки со светской властью уже предвещали те грозы, которые разразятся через двадцать лет, после вступления на престол другого важного лица разыгрываемой драмы – государыни императрицы Екатерины Второй.

Но прежде следует сказать хотя бы несколько слов о персоне, стоявшей одесную государыни.

Вольтер был всего на три года старше русского митрополита. В детстве он тоже получил обширное религиозное воспитание, однако всю свою последующую жизнь посвятит борьбе с христианством.

«Несомненно, – писал он Фридриху Второму, – это самая нелепая, самая кровавая религия из всех, когда-либо существовавших».

Его надежда на прусского