Позволь ей уйти - Юлия Монакова

Больше всего на свете ей сейчас хотелось сползти по стеночке вниз, уткнуться лицом в колени и заплакать — отчаянно, по-детски, навзрыд. Но нельзя, нельзя было этого делать… и вообще — в любую минуту сюда мог кто-нибудь войти. Надо убегать, пока Павел её не хватился. Она выдержит, она донесёт своё горе до дома и выплеснет за плотно закрытой дверью собственной комнаты, уткнувшись лицом в подушку… она выплачет свою ненужную, неуместную любовь к этому проклятому балетному мальчишке, выплачет до самого донышка и запретит себе даже думать о нём, а не то что убиваться и страдать. И никогда, никогда, никогда она больше не станет игнорировать собственную гордость и интуицию!

В этот момент дверь туалета распахнулась и внутрь, точно за ней гнались, влетела Мила. Обе девушки замерли, узнав друг друга, и Даша мысленно возблагодарила бога за то, что сдержалась и всё-таки не стала реветь. Насмешливого Милкиного сочувствия она бы точно сейчас не вынесла.

Впрочем, ещё раз внимательно взглянув на Милу, Даша поняла, что той сейчас явно было не до насмешек. Лицо её казалось таким несчастным, что у Даши невольно вырвалось:

— Что случилось?..

— Ничего, — огрызнулась та, моментально ощетинившись. — Тебе-то что за дело?

— Да в общем, никакого дела нет, — Даша пожала плечами. — Просто подумала… вдруг помощь нужна.

— Что ты можешь сделать, помощница? — Милкины губы расплылись в язвительной ухмылке. — Ты ни хрена не знаешь меня и понятия не имеешь о моих проблемах. И вообще… вообще… ты мне не нравишься! — выпалила она, вздёрнув подбородок, и во взгляде её читалась откровенная враждебность.

Как ни тяжело было Даше, а тут она не выдержала и засмеялась в голос, отказываясь принять этот вызов:

— Тоже мне — секрет Полишинеля! Может, тебя это удивит, но ты мне тоже не нравишься.

— Не удивит, — Милка шмыгнула носом. — Не ты первая, не ты последняя… Все Пашкины бабы меня терпеть не могут, — добавила она многозначительно, чуть ли не хвастливо.

— Пытаешься меня задеть? Напрасно. Нет никаких мифических “Пашкиных баб”, у него ни с кем не было серьёзных отношений.

— Кроме как с тобой, хочешь сказать? — прищурилась Мила.

— А ты хотела бы, чтобы я сказала: “Кроме как с тобой”? — поддела её Даша.

— Можешь лыбиться сколько угодно, но только я и правда для него особенный человек, — буркнула Мила.

— А ты и рада? Это даёт тебе право обесценивать чувства других людей по отношению к нему и… и его собственные чувства? Пользуешься своей давней властью над ним, привычкой, что он никогда тебе не откажет? А когда-нибудь всё-таки откажет, вот увидишь. Когда его чувство долга истреплется до нитки…

— У него ко мне не просто чувство долга! — запальчиво выкрикнула Мила. — Если… если я захочу, он сию же минуту уйдёт со мной. Прямо с этой чёртовой свадьбы, у всех на глазах. Молча, без вопросов — куда бы я его ни позвала. И так будет всегда. Я — важнее всего и важнее всех в его жизни.

— А я думаю, что ты ошибаешься, — с трудно дающимся спокойствием возразила Даша. — Вернее, лукавишь, а на деле просто пытаешься убедить в этом саму себя. Может быть, и не ради меня… но с тобой он сейчас никуда не пойдёт.

— Да ты его совсем не знаешь! — вскинулась Милка. — А мы с ним вместе всю жизнь!

— Это ты его не знаешь, Мила. Не хочешь знать. Он вырос, изменился, но ты предпочла этого не заметить. Ты по-прежнему веришь, что это всё тот же Паша, друг детства. А на самом деле… на самом деле он очень устал от ваших отношений. От того, что ты продолжаешь держать его на коротком поводке, поскольку жутко не уверена в себе и используешь его просто для самоутверждения, чтобы доказать всем, как сильно он тебя любит. Но ты не подпускаешь его к себе слишком близко, так… как он этого заслуживает. Не думаешь, что его уже достало это манипулирование? Не боишься, что когда-нибудь действительно останешься одна, без его поддержки, если будешь продолжать в том же духе?

Даша не знала, зачем всё это ей сейчас говорит, зачем пытается до неё достучаться, скорее всего — это бесполезно, но… нужно было сделать это хотя бы ради Павла. Ну должна же эта несносная Милка признать, в конце концов, что хочет быть ему не просто другом? “Иль дайте есть, иль ешьте сами…” *

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мила вдруг как-то резко сникла, словно этот разговор выжал из неё все соки.

— А у вас с ним типа всё серьёзно, да? — спросила она тускло, без всякого выражения.

— А если даже и так — почему ты не хочешь от души порадоваться за своего лучшего друга? — с нажимом спросила Даша. Мила снова завелась от этой простой провокации:

— Да он мне намного больше, чем друг!

Даше не хотелось прибегать к запрещённому приёму, но она чувствовала, что сделать это сейчас необходимо, чтобы окончательно сдёрнуть с Милы маску.

— Если вы… если вы один раз переспали, это ещё не значит, что между вами теперь на всю жизнь возникло что-то особенное, — жёстко выговорила она.

Милкино лицо посерело.

— Он… он тебе рассказал?

— Мы договорились быть честными друг с другом, — осторожно ответила Даша. — Честность — это именно то, чего ему не хватает в отношениях с тобой.

— А ты… можешь быть стервой, — констатировала Мила, с искренним удивлением глядя на неё.

— Все женщины могут быть стервами, если надо. Просто я это не очень люблю.

Мила по инерции ещё некоторое время пыталась сохранить во взгляде насмешливое выражение, но, видимо, лимит был исчерпан — губы её задрожали, и она сделала то, что так и не позволила себе чуть раньше Даша: сползла по стеночке на пол, прямо в своём роскошном белом платье.

— Я так боюсь, что он уйдёт, — выдохнула она, закрыв лицо руками.

___________________________

* “Иль дайте есть, иль ешьте сами” — цитата из книги “Собака на сене” (Лопе де Вега), фрагмент монолога Теодоро:

“Чуть я немножечко остыну, вы загораетесь соломой, а чуть я снова загораюсь, вы льдом становитесь холодным. Ну, отдали бы мне Марселу! Так нет: вы, точно в поговорке, собака, что лежит на сене. То вы ревнуете, вам больно, чтоб я женился на Марселе; а чуть её для вас я брошу, вы снова мучите меня и пробуждаете от грёзы. Иль дайте есть, иль ешьте caми. Я прокормиться не способен такой томительной надеждой. А не хотите, — мне недолго влюбиться в ту, кому я мил”.