Мечта о Просвещении - Энтони Готтлиб

Локк, конечно, не защищал полную демократию, как мы ее понимаем. Было слишком рано ожидать этого от кого-либо, кроме фанатичного экстремиста. Локка устраивала достаточно мощная монархия, наследственная палата лордов и ограниченное право голоса, не распространявшееся на женщин и многих мужчин. Но то, что он поддерживал, было довольно радикальным для того времени: политическая власть, как он неоднократно подчеркивал, – и эту идею разделял Гоббс – должна осуществляться строго от имени и во благо народа.

Локк мог отвергать утверждение Филмера о божественном праве королей, но время и опять-таки его политические и моральные аргументы зависят от обращения к Священному Писанию или к тому, что предопределил Бог. «Закон природы», который играет большую роль в его политической теории, есть, по его словам, изъявление «Божьей воли»[423]. Сила христианских убеждений Локка со всей очевидностью, хотя и по-другому, обнаруживает себя в его «Опыте о человеческом разумении», к которому мы вскоре обратимся. Он писал, что цель «Опыта» состояла в том, чтобы исследовать природу и происхождение человеческих знаний и отметить их границы, чтобы мы могли избежать бесплодных попыток их нарушить. Несмотря на то что «силы нашего разума слишком ограничены для охвата всего объема вещей», писал Локк, это не имеет значения, потому что у людей «хватает света, чтобы прийти к познанию своего творца и пониманию своих обязанностей»[424]. Сочинение пронизано убеждением, что человеческий разум идеально соответствует целям, предназначенным ему Богом.

В 1708 г., когда «Опыт» был широко известен из журнальных и энциклопедических статей, Джонатан Свифт саркастически высказался об интересе Локка к разуму и идеям. Обсуждая писателя, который предложил исследовать, «что содержится в идее правительства», Свифт походя заметил:

Локк предвидел такую критику и извинился за частое использование термина «идея». Но он объяснял, что это слово «лучше других обозначает все, что является объектом мышления человека»[426], отмечая, что, поскольку он хотел проанализировать природу и границы мышления, он едва ли мог избежать этого слова. Кроме того, суждения Локка в основном касаются идей, представляющих особый философский интерес: Бог, бесконечность, материя и так далее. Если бы мышеловки представляли одну из величайших философских загадок своего времени, он, несомненно, разбирал бы и идею мышеловки.

Свифт, однако, был прав, полагая, что под влиянием Локка, а до него Декарта философия в некоторых отношениях обращена к внутреннему миру. В романе Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентельмена» (1759) «Опыт» описывается так: «Книга эта… посвящена истории… того, что происходит в человеческом уме»[427]. Получается, она задумывалась как работа по психологии, а не философии? Этот вопрос озадачил бы Локка, поскольку лишь в конце XIX в., когда некоторые немецкие философы создали экспериментальные лаборатории, психология стала отдельной дисциплиной. Однако Локк говорил, что его не интересуют физиология мозга, органы чувств или отношения между духом и материей. Кто-то может задаться вопросом, как такие вещи могут не иметь значения в работе сознания. Разве все, что он сказал, не должно в наши дни устареть? Похоже, что нет. Некоторые из мыслителей XVIII в., которые считали себя последователями Локка, например Дэвид Хартли и Джозеф Пристли, делали забытые со временем попытки дать грубые физиологические объяснения умственной деятельности. Хартли пытался объяснить мозг как своего рода ксилофон, состоящий из трубок, в которых одна вибрация вызывает другую в звучащей цепи психических ассоциаций. Но актуальность большинства предположений Локка о мышлении не зависит от его механизмов, поэтому они все еще могут представлять интерес и сегодня.

В некоторых отношениях ему созвучен Гассенди, французский эпикуреец, оказавший влияние на Декарта и Гоббса. За четыре десятилетия до выхода «Опыта» Локка Гассенди писал:

Локк, как известно, во многом полагал, что человеческий разум поначалу, скорее, похож на чистый лист бумаги и что никакие наши знания не являются врожденными; вскоре мы перейдем к этому часто неверно понимаемому мнению. Но сначала стоит поближе взглянуть на то, как предположительно формируются наши идеи из первичного материала опыта. Эта гипотеза была повторяющейся темой в ранней философии: она встречается не только у эпикурейцев, чьим последователем был Гассенди, но и у некоторых древних стоиков, святого Фомы Аквинского и других средневековых схоластов, Гоббса и многих других. Новизна подхода Локка заключалась в том, чтобы изучить теорию глубже, чем это делали ранние мыслители, и развить ее следствия.

Локк не думал, что все наши идеи возникают непосредственно из наблюдений за внешним миром. Многие из них, писал Локк, появляются из наблюдения за внутренними действиями нашей души, за тем, как она воспринимает идеи, получаемые извне, то есть из интроспекции, которую он называет рефлексией. Простые идеи, порождаемые ощущением или рефлексией, затем усложняются и обрабатываются душой, для того чтобы составлять более сложные. Таким образом, идея снега складывается из таких идей, как белый, холодный и мокрый, которые мы получаем посредством своих чувств. А теперь возьмем более замысловатое измышление – рецепт Локка для идеи Бога: