Сталинские маршалы в жерновах политики - Юрий Рубцов

Нельзя верить результатам даже тех допросов, которые проводились с участием членов Политбюро. О «методике» их проведения позднее рассказал бывший начальник отдела охраны НКВД И.Я. Дагин: «Об очных ставках заранее предупреждали всех следователей, которые не переставали «накачивать» арестованных вплоть до самого момента очной ставки. Больше всех волновался всегда Ежов, он вызывал к себе следователей, выяснял, не сдадут ли арестованные на очной ставке, интересовался не существом самого дела, а только тем, чтобы следствие не ударило лицом в грязь в присутствии членов Политбюро, а арестованные не отказались бы от своих показаний. Уговаривания и запугивания продолжались даже в комнатах, где рассаживали арестованных перед самым вызовом на очную ставку». Так обводили вокруг пальца даже членов высшего политического руководства. Впрочем, судя по всему, они сами были рады обманываться.

В речи Сталина на Военном совете то и дело звучало слово «рейхсвер»: «Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили»[142].

О каком рейхсвере шла речь? Ведь вооруженные силы Германии назывались так лишь до 1935 г., при Гитлере же был создан вермахт. Сталин, очевидно, был полностью уверен: слушатели проглотят любую выдумку, и поэтому не посчитал необходимым разобраться даже в терминологии. Так оно и произошло, в зале не прозвучало ни единого голоса в защиту вчерашних боевых товарищей. Закономерен и результат такого «единодушия»: 42 участника заседания Военного совета вскоре были подвергнуты аресту. Вначале они не смогли защитить тех, с кем прошли фронтовыми дорогами еще в Гражданскую, потом не нашлось защитников и у них самих.

Из речи Сталина можно составить и примерный масштаб фальсификации. К началу июня было арестовано от 300 до 400 человек. Но и это вождю показалось недостаточным: дело о военном заговоре, заявил он, все-таки «прошляпили, мало кого мы сами открыли из военных». Одновременно он потребовал и от низовых звеньев подключиться к этой неблагодарной работе, дав понять, что разоблачающие сигналы с мест будут встречаться с радушием: «Если будет правда хотя бы на 5 %, то и это хлеб».

С судом затягивать не стали. Уже на следующий день после окончания Военного совета в сталинском кабинете с участием Молотова, Кагановича и Ежова был составлен список лиц, которым было суждено предстать перед взором зловещего Ульриха, председателя Военной коллегии Верховного суда. В скорбный список попали Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич, Эйдеман, Фельдман, Примаков и Путна. Последние двое в свое время разделяли троцкистские взгляды, и потому их привлекли к процессу, чтобы убедить общественность в наличии «троцкистского следа».

7 июня в том же кремлевском кабинете и с участием тех же лиц, к которым присоединились Ворошилов и Прокурор СССР А.Я. Вышинский, был утвержден окончательный текст обвинительного заключения по делу. 9 июня Вышинский и помощник главного военного прокурора Л.М. Субоцкий провели в присутствии следователей короткие допросы арестованных, утвердив подписями «достоверность» их показаний, данных в НКВД. В тот же день Прокурор СССР подписал обвинительное заключение. «Дело о военном заговоре» быстро катилось к своему финалу.

Для советских людей арест и последующий быстротечный суд над выдающимися советскими военачальниками были во многом неожиданными. Ведь речь шла о людях воистину легендарных, известных каждому — от пионера до пенсионера. Они состояли в ЦК ВКП(б), носили высшие воинские звания: Тухачевский — Маршал Советского Союза, Уборевич и Якир — командармы 1-го ранга (то есть на современный лад — генералы армии) и т. д. Поверить в их измену было для многих очень трудно, хотя сталинская пропаганда делала свое черное дело.

Тогда еще молодой поэт Александр Безыменский витийствовал:

Как ни покажется странным, но советский лидер пытался повернуть в свою пользу общественное мнение на Западе, убедить его в безусловной вине Тухачевского. В частности, британская газета «Ньюс хроникл» писала, что Сталин был очень оскорблен сравнениями московских приговоров с гитлеровскими казнями в 1934 г., которые делали некоторые иностранные круги. По его мнению, в Германии расправы совершались без суда и каких-либо разъяснений на этот счет со стороны Гитлера, а в Москве все было сделано в соответствии с правосудием.

Посмотрим же, как оно осуществлялось. Дело по обвинению Тухачевского и его «подельников» рассматривал чрезвычайный орган — Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР в составе В.В. Ульриха, заместителя наркома обороны Я.И. Алксниса, начальника Генерального штаба Б.М. Шапошникова, инспектора кавалерии РККА С.М. Буденного, командующих военными округами: Белорусским — И.П. Белова, Ленинградским — П.Е. Дыбенко, Северо-Кавказским — Н.Д. Каширина, а также командующего Особой Дальневосточной армией В.К. Блюхера. Одни легендарные герои судили других легендарных, кто-то не поняв всего коварства сталинского замысла, а кто-то и со злорадством поглядывая на сидящих на скамье подсудимых.

Специальный военный суд для рассмотрения дела Тухачевского и других был создан по инициативе Сталина с целью «поднять этим авторитет суда и убеждение в правильности приговора». Вождь повязывал новоявленных «судей» кровью боевых друзей, чтобы, породив в народе глубокое подозрение к высшим военным, через непродолжительное время с еще большей легкостью и их самих послать на эшафот. Из восьми членов присутствия 1937 год пережили трое. Причем первые показания на самих судей — Каширина, Дыбенко и Шапошникова были получены от Примакова еще до начала суда.

А он носил, мягко сказать, скоропалительный характер. Специальное судебное присутствие рассмотрело дело в течение одного дня — 11 июня 1937 г., при этом заседание носило закрытый характер. Как говорилось в определении Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 января 1957 г., следствие, не располагая никакими объективными доказательствами о «заговоре» в Красной армии, сфабриковало пять противоречащих друг другу предположений об обстоятельствах возникновения «заговора». По делу получалось, что «заговор» возник: 1) по инициативе Тухачевского, в его бонапартистских целях; 2) по директиве Троцкого; 3) по указанию центра «правых»; 4) по решению блока троцкистско-зиновьевской и правой организаций; 5) по установкам, исходившим от Генштаба