Бриллианты вечны - Ян Ланкастер Флеминг

Она отодвинулась и уже совершенно иным тоном сказала:

— Ну, так что же здесь происходит? Ничего интересного?

— Сейчас начнется, — сказал Бонд.

Ведущий слегка повысил голос, и шум в салоне приутих.

— Дамы и господа, — важно произнес он. — Мы подошли к вопросу, ответ на который стоит 64.000 долларов. Кто хочет поставить сто фунтов на «верхнее» или «нижнее» поле? Все мы знаем, что имеется ввиду: стоит прекрасная погода, и поэтому, как я полагаю, сегодня особенно соблазнительно ставить на «верхнее поле»...

Смех и оживление в зале.

— Так кто же станет первым и поставит сто фунтов?

— Благодарю вас, сэр! О! Сто десять! Сто двадцать! Сто тридцать! Спасибо.

— Сто пятьдесят, — произнес мужской голос неподалеку от них.

— Сто шестьдесят, — женский голос.

Тот же мужчина предложил сто семьдесят....

— восемьдесят, — сказал еще кто-то.

— Двести фунтов.

Что-то заставило Бонда повернуть голову и посмотреть на говорившего.

Это был крупный мужчина. У него было рыхлое, лоснящееся лицо. Маленькие, темные, холодные глазки уставились на ведущего сквозь очки с толстыми линзами. Шеи у него, казалось, не было: голова росла прямо из плеч. Его вьющиеся черные волосы блестели от пота. Он снял очки, взял со стола салфетку и круговым движением начал вытирать левой рукой левую часть лица и шеи, потом переложил салфетку в правую руку и завершил процедуру, смахнув капли пота с хрящеватого носа.

— Двести десять! — крикнул кто-то из глубины зала.

— Двести двадцать, — невозмутимо сказал толстяк.

Что в нем могло заинтересовать Бонда? Он смотрел на мужчину, а в мозгу у него работала картотека, просчитывая варианты в поисках зацепки: лицо? Голос? Англия? Америка?

Наконец Бонд сдался и перевел взгляд на второго мужчину, сидевшего за тем же столом. И опять он почувствовал, что уже встречался с ним. Эти знакомые тонкие черты лица, зачесанные назад белые волосы... Мягкий взгляд карих глаз с длинными ресницами. Общее впечатление миловидности несколько портили мясистый нос и тонкие губы, приоткрытые сейчас в улыбке наподобие щели почтового ящика.

— Двести пятьдесят, — механически сказал толстяк.

Бонд повернулся к Тиффани.

— Тебе никогда не попадались на глаза вон те двое?

— Не-а, — сказала девушка. — Никогда. Похожи на обитателей Бруклина. Или на тех, кто любит подглядывать в больших универмагах за примеряющими белье женщинами. А что такое? Тебя что-то беспокоит? — спросила она, заметив его прищуренный взгляд.

— Да нет, — ответил Бонд, еще раз взглянув на двух мужчин.

— Вроде бы нет, — добавил он без особой уверенности.

В салоне раздались аплодисменты, ведущий прямо весь светился от радости.

— Дамы и господа, — с ноткой триумфа произнес он. — Это просто замечательно! Вот эта очаровательная молодая дама в прекрасном розовом вечернем платье дает триста фунтов.

Многие зрители завертели головами, пытаясь увидеть эту даму, спрашивая друг у друга: «Кто это? Кто это?»

— А что вы скажете, сэр? Триста двадцать пять?

— Триста пятьдесят, — меланхолично изрек толстяк.

— Четыреста! — взвизгнула дама в розовом.

— Пятьсот, — послышалось в ответ.

Девица что-то сердито зашептала своему спутнику. Тому, кажется, опротивел весь этот цирк, и он отрицательно покачал головой в ответ на немой вопрос ведущего.

— Есть желающие дать больше пятисот? — недоверчиво спросил ведущий. Он знал, что большего выжать не сумеет. — Раз! Два! Три! Продано вон тому господину, и, думаю, ему за это стоит похлопать.

Он зааплодировал сам, к нему присоединились остальные, хотя было видно, что они предпочли бы в качестве победителя девушку в розовом.

Толстяк чуть приподнялся, кивнул и сел. Его лицо не выражало никакой признательности, а глазки буравили ведущего.

— Теперь по правилам мы должны спросить у победителя, какое «поле» он предпочитает.

Смех в зале.

— Сэр, какое «поле» вы выиграли, «нижнее» или «верхнее»?

Вопрос был задан ироничным тоном, ведь это была пустая трата времени. Ответ был очевиден.

— «Нижнее».

В зале воцарилась мертвая тишина. Но тут же ее нарушил сдержанный шепот: собравшиеся комментировали невероятный ответ. Ведь все были уверены, что толстяк выберет «верхнее поле». Погода была прекрасной. «Куин Элизабет» делала не меньше тридцати узлов. Знал ли толстяк что-нибудь, о чем не знали остальные? Уж не подкупил ли он кого-нибудь на капитанском мостике? Неужели приближается шторм? А может быть, они сбились с курса?

Ведущий попросил тишины.

— Простите, сэр, — сказал он, — но вы сказали «нижнее»?

— Да.

Ведущий опять постучал молотком.

— В таком случае, дамы и господа, нам остается теперь разыграть «верхнее» поле. — Он с поклоном обратился к даме в розовом.

— Может быть вы, мадам, начнете торговлю?

Бонд повернулся к Тиффани.

— Очень странно, — сказал он. — Невероятно. Море такое спокойное... — Он пожал плечами. — Единственное, что можно предположить: они знают что-то, о чем не осведомлены мы. Или кто-то что-то сказал им по секрету. Ну, впрочем, нас это мало интересует, не так ли?

Он опять повернулся и посмотрел на двух мужчин и отвел взгляд.

— Но зато, — сказал он, — их, по-моему, почему-то интересуем мы.

Тиффани тоже посмотрела на них и сказала:

— Они и не смотрят в нашу сторону. Просто два чудака. Беловолосый, кажется, совсем дурачок, а толстяк увлеченно сосет большой палец. Странные они какие-то. Похоже, они не понимают, что делают.

— Сосет большой палец? — переспросил Бонд. Он рассеянно провел рукой по лбу, пытаясь что-то вспомнить.

Может быть он и вспомнил бы, если бы у него было время подумать. Но тут Тиффани взяла его руку и наклонилась к нему, опять коснувшись его лица золотыми волосами.

— Да шут с ними, Джеймс, — сказала она. — Они не заслуживают того, чтобы о них столько думали. Ее взгляд стал требовательным и твердым. — Мне здесь надоело. Пойдем куда-нибудь еще.

Они поднялись из-за столика и вышли из салона. Спускаясь по лестнице, Бонд обнял девушку за талию, а она положила голову ему на плечо.

Они подошли к ее каюте, но Тиффани увлекла его дальше по коридору.

— Я хочу, чтобы это произошло у тебя, Джеймс, — шепнула она.

Больше они не произнесли ни слова до тех пор, пока за ними не закрылась дверь каюты. Обнявшись, они стояли на середине каюты, этого маленького, обособленного, принадлежавшего только им двоим мирка.